Ю. Кувалдин "Что такое Шолохов"

1.

Литературные произведения, выпущенные без подписи автора (анонимные) или под псевдонимом (вымышленным именем, брэндом), известны с древнейших времен, еще до изобретения книгопечатания. Я говорю здесь лишь о тех случаях, когда авторы намеренно скрывали свои имена. В более широком смысле анонимными являются и произведения, созданные авторами, чьи имена до нас не дошли, например, почти все эпические поэмы - исландские саги, финские руны, Песня о Роланде, Песня о Нибелунгах, индийские Ригведа, Махабхарата и т. д. Иногда писатели не ставили своего имени при выпуске одного или нескольких сочинений, а иногда - всю жизнь. Это присуще литературам всех стран. Псевдоним, или, точнее, брэнд "Шолохов" нужно рассматривать и как торговую марку, наподобие "Форда" или "Серпа и молота", и как атрибут государства, наряду с гербом СССР, красным знаменем, Звездой Героя Советского Союза, и как символ единодержавия в лице Коммунистической партии Советского Союза. До сих пор на Доме на набережной висит мемориальная доска созидателю брэнда "Шолохов" Александру Серафимовичу Серафимовичу (Попову) (1863-1949). Он же был одним из создателей первой после октябрьского переворота писательской организации - РАПП. Вот как характеризуется РАПП в "Советском энциклопедическом словаре" 1990 года издания: "РАПП (Российская ассоциация пролетарских писателей), массовая советская литературная организация (1925-1932). Догматически используя лозунг партийности литературы, рапповцы стремились к административному руководству всем литературным процессом; для рапповской критики характерен вульгарный социологизм, "проработочный" стиль".
Сравнение жизни с театром является большим упрощением, однако нельзя отрицать, что в каждом человеческом действии, особенно сложном и не рутинном, присутствует театральный элемент. Исходя из этого, нужно признать, что Михаил Шолохов неплохо сыграл роль "писателя" Михаила Шолохова, вжился в эту роль, как Бабочкин в Чапаева, позировал на фотографиях: то выставит ногу вперед, подбоченясь, то опустит на руку подбородок, то с папиросой в кадр смотрит... Если бы не ошибка Хрущева, предложившего Шолохову трибуну, с которой Шолохов в силу отсутствия интеллекта сам себя разоблачил неумением строить самую простейшую фразу, то тайна сия велика была бы и по сей день. Ведь Бабочкину не нужно было участвовать в боях, как Шолохову не нужно было уметь писать.
Прежде всего нужно сказать, что фамилия Шолохова по первому мужу матери была Кузнецов, и что он родился не в 1905, а в 1903 году. Мать его Анастасия Черникова, неграмотная и довольно, мягко говоря, свободного любовного нрава, в 1913 году вышла замуж за жившего в станице Каргинской (хутор Каргин) "мещанина Рязанской губернии города Зарайска" Александра Шолохова. Так Михаил Кузнецов стал Шолоховым. А в дальнейшем и налоговым инспектором с образованием 2,5 класса. Техника работы со списками налогового станичного инспектора М. А. Шолохова была такова. Например, напротив фамилии П. Я. Громославского значился процент взимаемого налога, который реально и объективно отражал события - 18 процентов. Шолохов к "единичке" приписывал той же ручкой, какой составлялся список, "полпалочки", получалась цифра "4". Операция не для слабонервных: между цифрами 4 и 8 он ставил запятую. Получалось, что с Громославского следует взыскать не 18, а 4,8 процента налога. Более чем в три раза меньше. Постепенно навыки совершенствовались, а круг лиц, которым подобным образом снижался налог, расширялся. В 1922 году за регулярные искажения "поселенных списков" и вступление в неформальные отношения со станичниками Шолохов попал под арест. На суде в марте 1923 года убавил себе два года, стал с 1905 года рождения, и избежал тюрьмы как несовершеннолетний. После получения года условно, началась карьера "писателя" Михаила Шолохова, ибо он срочно понадобился Петру Яковлевичу Громославскому, экс-атаману станицы Букановской и бывшему литературному сотруднику "Донских ведомостей", главным редактором которых во время гражданской войны был Федор Крюков. Громославский рассказал о приятеле Александре Серафимовиче, который в Москве "заведует" всей литературой, о том, что Серафимович ищет молодых писателей, которые позарез нужны новой власти, о том, что у него самого есть "большая литературная вещь" о донских казаках, "горы" рукописей, которые можно хорошо продать, потому что Серафимович обещал платить по высшей ставке и печатать во многих местах. Однако тут возникла одна тонкость, которую и изложил Громославский молчаливому Шолохову, а именно, деньги за публикации должны поступать только к нему, Петру Яковлевичу Громославскому, для этого Шолохову следует жениться на его дочери Марии. Шолохов безропотно согласился. Вообще, нужно заметить и подчеркнуть, это свойство Шолохова молчать. Он практически всю жизнь промолчал. Вы будете говорить с ним, а он как бы вас и слушает, но смотрит куда-то и молчит, ну просто в рот воды набирал. Так иногда Ахматова доводила до бешенства своих собеседников: молчит и молчит, причем, горделиво, с орлиным профилем. У Шолохова тоже был орлиный профиль. Так, в сущности, это молчание натолкнуло меня на мысль о тяжелой врожденной болезни Шолохова - аутизме, то есть замкнутости человека в себе и как бы отделенного стеной от внешнего мира.
Деградация Шолохова характеризовалась прежде всего эмоционально-чувственным отупением, а со временем также и интеллектуальным слабоумием, что являлось осевым симптомом его болезни. Шолохов был обречен на постоянную семейную опеку (заключил договор с дьяволом - Громославским), ибо он был записан во все финансово-имущественные реестры, он не мог от этой опеки освободиться и в результате подвергался постоянному действию эмоциональных факторов, которые в определенной степени способствовали развитию болезни. Деградация Шолохова иногда, правда, очень редко, уменьшалась либо даже исчезала, когда он оказывался вырванным из семейной среды, как, например, во время выступлений на съездах или на вручении ему нобелевской и других премий.
Можно себе представить Шолохова, пришедшего в мою редакцию. Я бы его попросил написать при мне что-нибудь. Но этого произойти не могло даже во сне, ибо Шолохов был недоступен, не было доступа к его телу, как к телу главы государства. Он был замаскирован, он был мифом при жизни, он был знаком, он был брэндом. Он был придавлен Логосом. Поэтому я и рассматриваю Шолохова с точки зрения психиатрии. Как он мог выдержать такую нагрузку и не проговориться, не расколоться, оставаться всю жизнь в избранной роли? Для этого надо быть идейным человеком, что в случае Шолохова исключается, или больным. Известны многочисленные свидетельства о постоянном и тяжелом увлечении Шолохова алкоголем. Портрет его таков: он все время пьян, молчит и постоянно курит. Но под алкоголизмом скрывалась еще более тяжелая болезнь, о которой я уже говорил - аутизм. При необходимости действовать Шолохов стоял перед выбором из многих форм активности; одну из них он выбирал и старался выбранную роль исполнять по возможности наилучшим образом. Но помимо выбранной роли существовали также и другие, отвергнутые. То, что было "отыграно" Шолоховым через проецирование вовне, становилось частью окружающего мира, и, следовательно, подлежало не только самонаблюдению, но также и наблюдению со стороны окружения. Вследствие этого собственная активность Шолохова оценивалась с двух сторон, изнутри и снаружи. Шолохов являлся актером, на которого смотрели чужие люди из зрительного зала и коллеги из-за кулис. Неудовлетворенность собственной ролью возрастала у Шолохова пропорционально степени понимания того, что у него нет произведений, потому что неграмотный не пишет, а ставит крестик или делает отпечатки пальцев (что вполне соответствует его типу). То, чем восхищаются читатели и о чем пишут сочинения в школе и в институтах, принадлежит (в дописанном, идеологизированном, исковерканном виде - все произведения от "Донских рассказов" до "Судьбы человека") великому русскому писателю, единственному писателю на Дону - статскому советнику, сыну атамана станицы Глазуновской, дворянину, выпускнику Петербургского историко-филологического института, участнику Первой мировой войны, преподавателю русской словесности в гимназиях Орла и Нижнего Новгорода, депутату 1-й Государственной Думы Федору Дмитриевичу Крюкову (1870-1920). Там, где вы видите разбор "Тихого Дона" Шолохова, или даже "Поднятой целины" заменяйте брэнд "Шолохов" на имя Федор Крюков, и продолжайте еще больше восхищаться гениальными текстами, вычеркнув вставки соавторов. Вот в какой разорванности жил Шолохов.
Конечно, в отношении к окружению у Шолохова имелся выбор одного из двух путей: подчинения или бунта. В первом случае он покорно принимал навязанную ему роль писателя и, хотя чувствовал в ней себя неуютно, старался быть таким, каким хотело видеть его окружение. Шолохов был покорен, тих, скромен, обязателен, словом, идеален дома и вне его. Шолохов боялся выйти за этот круг, так как в нем нормы поведения ему были знакомы, в то время как за его пределами неизвестно, какую маску нужно было "надеть", каких правил придерживаться. Во втором случае, впрочем более редком, Шолохов чувствовал навязанную ему роль, бунтовал, делал все наоборот, не подчинялся, нарушал нормы и правила поведения, он также не чувствовал себя хорошо, не являлся самими собой. Чтобы чувствовать себя самим собой, Шолохову необходимо было настолько овладеть собственной экспрессией, чтобы о ней не думать, подобно тому, как не думают о том, как ходить.
Под брэндом "Шолохов" скрывалась целая писательская организация с Серафимовичем на самом верху. Первичной же творческой лабораторией была семья Петра Громославского, в которую влился такой своеобразный индивид, как Шолохов. Тут следует отметить следующий немаловажный фактор: все дочери Петра Яковлевича Громославского - Мария, Лидия, Полина, Анна и сын Иван, второй ребенок от второго брака экс-атамана, - работали учителями начальных школ. Они-то и осваивали "творческое наследие" Федора Дмитриевича Крюкова. Таким образом "донское землячество" Громославский - Серафимович заработало во всю мощь. Нужно было внедрять молодого "писателя" Шолохова в московский круг. Ну не с "Тихого Дона" же дебютировать недорослю! Поначалу Громославский хотел определить зятя на подготовительные курсы. Учителя Громославские подготовили под руководством П. Я. для Москвы два фельетона, которые потом выйдут в свет под названием "Испытание" и "Три". Когда "процесс пошел", то переправили в Москву еще "Ревизора". 24 мая 1923 года фирма отметила 20/18-летие Шолохова, а через два дня он отправился в Москву, получив строгие наставления как от своей невесты, так и от своего почти тестя, Петра Громославского.
Но поступить на "подготовительный курс" рабфака Шолохов не сумел: ни комсомольского направления на учебу, ни необходимых знаний у него не было. И он тогда пошел по более прямой рекомендации Серафимовича и Громославского - стал агентом ГПУ, бывшего ЧК. Известно, что Шолохова оформил в чекисты Леон Галустович Мирумов (Мирумян), который затем помог Шолохову пристроить три фельетона в газету "Юношеская правда" ("Юный ленинец"). А "Донские рассказы" "пробивались" в печать с легкой железной руки ГПУ и "железнопоточного" Александра Серафимовича. Чекисты устроили Шолохова на твердую зарплату делопроизводителем (подшивателем бумаг) в одно из жилтовариществ (прямо как у Булгакова в "Мастере и Маргарите) на Красной Пресне, что совсем недалеко от Большой Садовой. Шолохов молча ходил на службу, молча выполнял распоряжения Громославского и Мирумова. Шолохов был очень надежен в этом смысле. Москва для него была чуждой. Люди были чуждые. Особенно были чуждыми интеллигентные, хорошо говорящие и прекрасно умеющие писать люди.
И между Шолоховым и его окружением возникала как бы преграда, которая делала невозможным нормальное взаимодействие между собственным миром и окружающим. Независимо от того, принимал ли Шолохов установку подчинения или установку бунта, внешний мир остается чуждым. Чуждой также становится та часть собственной личности, которая непосредственно соприкасалась с внешним миром, то есть его экспрессия, и отсюда проистекало ощущение сковывающей маски и искусственности, расщепление между тем, что чувствовал Шолохов внутри, и тем, что он демонстрировал публично.
Георгиевский переулок, в котором Шолохов жил в доме у чекиста Мирумяна (Мирумова), известен многим москвичам - он соединяет за Колонным залом Пушкинскую улицу (Дмитровку) с улицей Горького (Тверской), и там жили многие с Лубянки. Как и все при большевизме, литература делалась насильно, а брэнд "Шолохов" создавался под прикрытием ЧК.


2.

Аутизм Шолохова был одновременно и богатым и пустым. Неудовлетворенность собственной активностью во внешнем мире вела Шолохова к тому, что активность переносилась во внутренний мир; диспропорция между фантазией и действительностью становилась все больше. Расщепление между внутренним миром и миром внешним лишь до определенной границы действовало стимулирующе; мир нереализованных фантазий, мыслей, чувств не мог у Шолохова разрастаться до бесконечности. В итоге наступил момент, когда диссонанс между миром действительным и воображаемым стал столь большим, что начинал действовать обратный процесс - уменьшение фантазий. Шолохов подчинился давлению реальности, пытаясь приспособить к ней свой внутренний мир. А поскольку контакты Шолохова с действительностью были крайне слабые, внутренний мир становился серым и пустым.
А внешний мир жил и действовал. Иногда не совсем в верном направлении. Любопытно проследить, как выдавали тайну "Тихого Дона" советские писатели. В 1974 допущенный к архивам ЦК и ГБ Константин Симонов, защищая плагиат, заявил в интервью западно-германскому журналу "Шпигель": "У Шолохова нет никаких черновиков и юридически невозможно доказать его авторство "Тихого Дона".
Как можно было жить в такой ситуации Шолохову даже под железным прикрытием ГБ, если бы он умел писать и читать, иными словами, был бы мыслящим существом? Итак, возникла проблема утаивания.
Диссимуляция, то есть утаивание, сокрытие и плагиата, и болезни, стала возможна для Шолохова только тогда, когда возникла двойная ориентация, т. е. когда наряду с действительностью собственного мира пришлось принимать внешнюю действительность. Обе реальности в мире Шолохова, хотя и антагонистические, не исключали взаимно одна другую. Такая ситуация возникла на начальном этапе психоза при первых же публикациях в Москве фельетонов и "Донских рассказов", подготовленных Петром Громославским, и начало психоза протекало небурно, либо по окончании острой фазы, когда помимо субъективной действительности стала проявляться действительность объективная. Диссимуляция в случае Шолохова, человека без образования и культурного воспитания, была ничем иным, как принятием принципа "маски", т. е. необходимости скрывать собственный мир от окружающих. Как нетрудно догадаться, она усиливалась по мере продвижения Шолохова по пути "писательства". Фирма "Шолохов" - это проект ЦК, ЧК и РАПП, Сталина и Серафимовича. Проект совершенно сказочный, подобный преображению знаменитого Иванушки. Но фирма "Шолохов" по богатству, по миллионам долларов, и не снилась сказочным персонажам. Этот "советский классик" Миша Кузнецов, по отчиму Шолохов, за всю свою жизнь не написавший ни строчки, стал сияющим золотым брэндом советской литературы и обеспечил бесперебойное поступление финансовых ресурсов в семью Петра Яковлевича Громославского, этого Креза советского Дона, истинного вдохновителя и организатора семейного бизнеса. Ростов-на-Дону до сих пор кормится преференциями фирмы "Шолохов". Серафимович был главным в РАППе, большим человеком в ЧК и редактором "Октября", где появился журнальный вариант "Тихого Дона", 1-я и 2-я книги, в почти не искаженном авторстве Федора Крюкова. Крюков, Громославский и Серафимович учились в Усть-Медведицкой гимназии. К тому же Серафимович был родственником Петра Громославского. Можно ли Шолохову при таком раскладе было жить без лжи? Если бы да, то Шолохов не мог бы принять никакую из навязываемых ему социальных ролей, так как, чувствуя себя в ней плохо, особенно вначале, открыто бы ее отвергал. Оставался бы, правда, самим собой, но именно потому, что не имел бы внутреннего и внешнего давления, вынуждающего к такому поведению, какого требует данная ситуация, был бы к ней совершенно неприспособленным. Шолохов изменял бы свою установку и свое поведение в зависимости от минутного настроения и эмоционально-чувственного состояния, мимолетной фантазии и т. п., либо был бы фиксирован на одной установке, не учитывая того, что происходит вокруг. Так первым условием интеракции Шолохова с окружением являлось принятие, хотя бы видимое, вопреки собственной чувственной установке порядка, доминировавшего в данной внешней ситуации. Революция поделила Дон, как и всю Россию, на красных и белых. Серафимович стал красным и был давнишним завистником и идейным врагом Федора Крюкова, ставшего белым. С расстояния времени стал более отчетлив этот раздел, более определенен. С красными пошли бывшие крепостные, неграмотные люди, с белыми - интеллигенция (просвещенные). Условно говоря, шла война между грамотными и неграмотными. Но в таком сложном вопросе, как общественный антагонизм, не бывает четких границ. Грамотные в силу природного конформизма могли оказаться на стороне красных, а неграмотные волею судеб на стороне белых. Поэтому так много простых, рядовых казаков оказалось в Париже, уйдя с белыми. Разумеется, принять этот совершенно невероятный, сумасшедший порядок Шолохову было легче при позитивной, нежели при негативной эмоционально-чувственной установке к окружению. В случае конкретной установки, т. е. установки, связанной с окружением, проблемы "маски", в общем, не существовало бы, но она появилась в случае абстрактной установки, т. е. установки, оторванной от окружения. Петр Громославский со товарищи (дочери, учителя, рапповцы) творят плагиат, не гнушаясь ничем: выхватывают эпизоды из подвернушихся под руку классиков: из Чехова, из Достоевского, из Толстого, из Гоголя... Так Громославские сочиняли "роман" "Они сражались за Родину". Персонаж по фамилии Звягинцев рассказывает, как в мирной жизни получил от ревнивой жены тарелкой по физиономии и на что ответствовал: "Что ж вы, Настасья Филипповна!..". А вскоре появляется другой персонаж по фамилии Лопахин. И появляется он из сада, сначала яблоневого, но потом все-таки из вишневого. И, наконец, - некий сержант по фамилии не более и не менее как Поприщенко. А теперь расшифруем. Настасья Филипповна - это "Идиот". Лопахин ассоциируется с ключевой фразой: "Я купил!". Поприщенко - это явно Поприщин, "Записки сумасшедшего". Перечитайте - какой получился центон постмодернистской прозы! Кто на такое способен? Тот, кто завладел архивом Федора Крюкова в 1920 году - Петр Яковлевич Громославский. Кстати говоря, знаменитый монолог о жизни, "которую нужно прожить так, чтобы..." вырван у Чехова из "Рассказа неизвестного человека". У меня в повести "Аля" (в книге "Философия печали") об этом более детально говорится. Ведь вместе с "писателем" Шолоховым создавался и "писатель" Николай Островский. Все смешалось в доме Громославских. Из ГПУ доложили Сталину, что пошли слухи о том, что автор "Тихого Дона" известный писатель из "Русского богатства" Федор Крюков. Рябоватый вождь во френче с прищуром восточных глаз и улыбкой, прятавшейся в усах, делал вид, что не знает или не хочет знать всего этого. Вождь сел в черную машину с провожатыми и уехал. В ГПУ задумались. Ба! Вот так история! Как прикажете понимать? И на всякий случай порешили выждать. Но долго ждать не пришлось. Не прошло и недели, как в ГПУ позвонил Авель Енукидзе и сказал, что товарищ Сталин интересуется, когда он может почитать "Тихий Дон" Михаила Шолохова.


3.

Шолохов на XVIII-м съезде ВКП б выступил с речью (на самом деле он только потоптался на трибуне и сказал несколько корявых фраз), а в печать пошла так называемая стенограмма, подготовленная фирмой "Шолохов": "Советские писатели, надо прямо сказать, не принадлежат к сентиментальной породе западноевропейских пацифистов... Если враг нападет на нашу страну, мы, советские писатели, по зову партии и правительства, отложим перо и возьмем в руки другое оружие <...> В частях Красной Армии, под ее овеянными славой красными знаменами, будем бить врага так, как никто никогда его не бивал, и смею вас уверить, товарищи делегаты съезда, что полевых сумок бросать не будем - нам этот японский обычай, ну... не к лицу (здесь чувствуется рука Петра Яковлевича Громославского - примеч. Ю.К.). Чужие сумки соберем... потому что в нашем литературном хозяйстве содержимое этих сумок впоследствии пригодится. Разгромив врагов, мы еще напишем книги о том, как мы этих врагов били. Книги эти послужат нашему народу и останутся в назидание тем из захватчиков, кто случайно окажется недобитым". Это был тот самый бунт - "соберем" и "напишем"! хоть и с подачи фирмы "Шолохов", почувствовавшей полнейшую безнаказанность, полагая, что советский строй воцарился навечно. Исследователям архива Ф. Д. Крюкова доподлинно известно о коррумпированности, как бы мы сейчас сказали, станичного атамана Громославского и до революции, и после. Весь изощренный, быстрый, дотошный ум его был направлен на извлечение дохода и только дохода. Тип Громославского характерен и для России нашего времени: быть при начальственной должности и заниматься бизнесом, разборками, крышеванием, вымогательством и т. п. и т. д. Более того, именно Ф. Д. Крюков выступил публично с разоблачениями махинаций Громославского в 1913 году в газете "Русское знамя". Красная чума косила всех и каждого: Дон был вырезан. В безвыходной ситуации Федор Крюков, отступая вместе с Деникиным к Новороссийску, намеревался издать "Тихий Дон" за границей, именно поэтому с ним были походные сумки с рукописями. Некоторые исследователи прямо считают, что 2 февраля 1920 в одной из кубанских станиц в день своего пятидесятилетнего юбилея Федор Крюков был отравлен наемником Громославского, а 20 февраля умер. Все бумаги перешли к Петру Громославскому, "проводившему" писателя в последний путь. Другие более осторожно предлагают нам самим разрешить эту загадку. Громославский прекрасно представлял роль писателя Крюкова в собственной судьбе и "карьере", так некстати прерванной разоблачениями. Может быть, именно здесь следует искать завязку конфликта, который привел спустя многие годы к публикации Громославским казачьей эпопеи под брэндом "Шолохов". Непреложен довод о том, что часто самое изощренное вранье изобличается второстепенными мелочами. В описании фронтовых эпизодов "Тихого Дона" периода 1914-1915 гг. в огромном количестве присутствуют поразительно точные описания мельчайших подробностей фронтового быта: к примеру, детальное описание доломанов и рейтуз венгерских гусар, указание марки венского шоколада, который был в рационе у кавалерийских офицеров австро-венгерской армии, особенности покроя сапог у немецких драгун, детальное описание тактики пехотного боя роты Баварского ландштурма, тщательно выписанные (на уровне профессионала-этнографа) антропологические особенности лиц и строения тела у баварцев, немцев так называемого "Альпийского арийского типа" и т.п.). Для "Тихого Дона" особенно характерно наличие огромного количества фактов, которые можно детально описать только при одном единственном условии: эти факты нужно было видеть собственными глазами. Перечисленные выше детали (а их в тексте романа сотни) Шолохов никогда не смог бы описать даже при допущении, что он, советский "писатель" М. А. Шолохов с двумя с половиной классами образования - величайший "писатель". Причины, принуждавшие авторов сохранять инкогнито, весьма разнообразны. Одни бывали вынуждены держать свое имя в тайне из боязни преследований; другие отказывались от своей фамилии из-за ее неблагозвучия; общественное положение третьих не позволяло им открыто выступать на литературном поприще. И начинающие, и знаменитые авторы прятались под псевдонимами, чтобы отвлечь от себя огонь критики. Иные придумывали себе псевдонимы потому, что это было модно, иные - из-за наличия однофамильцев, а некоторые - из желания мистифицировать читателей и заставить их ломать себе голову в догадках, кто скрывается под псевдонимом. Встречаются авторы, которые из скромности или равнодушия к славе не желали выставлять свое имя напоказ. А тут нашли живого мальчишку, больного аутизмом, почти невменяемого, и под его именем стали зарабатывать бешеные деньги! В отличие от Шолохова, все дети Громославского имели среднее образование, дочери и сын Иван работали сельскими учителями. Вместе со своими мужьями и невестками Громославские под руководством отца переписывали роман Крюкова, который блеском своего писательского таланта обеспечил всем им богатейшую жизнь. На передний край в 1917 году, в парадные комнаты выдвинулся... "Хам". Хамство - это не озорство, а острая политическая опасность. Хамство - одно из самых распространенных психологических насилий над личностью, против которого общество так и не создало защитных средств. Нравственные уголовники - Шолохов и шолоховеды - чувствуют себя в полной безнаказанности - на них, как правило, нет управы. И для того чтобы уберечься от этой чумы, необходимо на новые факты и явления жизни смотреть пристальным и вооруженным взглядом. Д. С. Мережковский издал работу "Грядущий хам" в Санкт-Петербурге в 1906 году. Федор Крюков прекрасно знал эту вещь. А Шолохову было 3 года, если считать с 1903 года, или 1 год, если считать с 1905. Если Бог есть ничего, то "человечество есть Бог", - значит: человечество есть ничто; а следовательно, и коммунизм как религия, основанная на идее человечества как Бога, есть ничто; и богостроительство - строительство из ничего. Но ведь это самоистребление или, во всяком случае, нечто гораздо худшее, чем дурная детская привычка; это сознательно нечистая игра не словами, а ценностями, фальшивый вексель, "мошенничество", как выражается черт Ивана Карамазова: "если захотел мошенничать, зачем бы еще, кажется, санкция истины", - зачем санкция имени Божьего?


4.

И пришел хам в литературу. Но, не зная, что в литературе делать, начал поступать как государственный муж: создал институты и союзы, начал присваивать себе звания и награды, а главное - подходить к окошку кассы и расписываться в ведомости, указывая сумму прописью. Так и не понял хам, что литература - дело тайное и глубоко одинокое. Не надо ни у кого спрашивать разрешения, чтобы писать то, что хочешь, и как хочешь! Писатель сидит в келье и пишет. Писательство - очень кропотливое дело, для интеллигентных, очень усидчивых, вдумчивых людей, исполняющих дело всей жизни в одиночестве и тишине. Писатель пишет по буковке, букву к буковке ставит, как курочка по зернышку клюет. Литература самое сложное занятие в мире, потому что имеет дело со Словом, которое есть Бог. И в этом смысле - писатель бессмертен. В самом слове "Литература" содержится секрет - "литера" - буква, и "тора" - движение. Торить дорогу буквам. И сама Тора здесь вырастает, само Пятикнижие Моисеево! Движение букв! И о существовании писателя современники, как правило, не знают, как не знали об авторе "Тихого Дона" Федоре Крюкове. А если и знают, то не придают этому большого значения, считая, что куда ему до Пушкина! А Пушкин был одиноким и безвестным при жизни. Слава Пушкина началась с речи Достоевского в Дворянском собрании в честь открытия памятника Пушкину в Москве. Писатель умирает, а мы читаем его произведения и дивимся - гений! И он живее всех живых. А придут во двор его поклонники, спросят, где его окно. А дворник ответит: "А вон, в подвале". Посмотрят на яму с черным провалом окна, ужаснутся. "Там и жил?" - спросят. "Там и жил. Выйдет к воротам, постоит молча, посмотрит на небо..." - "Да, вот кто делает литературу..." - вздохнут, и, чтобы забыться, скорее пойдут прочь. Иногда, принимая псевдоним (брэнд), автор ставил целью не скрыть свое имя, а подчеркнуть свою профессию, национальность, место рождения, жительства, социальное положение, главную черту своего характера или направление своего творчества (псевдонимы-характеристики). Здесь же псевдоним "Шолохов" стал в ряд с главными советскими брэндами: СССР, Сталин, Ленин, Чкалов... А голос из читающей публики негодует: "Бездарность и убогая неряшливость текстов "Они сражались за родину", газетно-очерковый примитивизм рассказа "Судьба человека" просто поражают. Тексты написаны на уровне совковой областной газетенки". Вообще говоря, мне любопытны размышления о псевдонимах. Порой автору хотелось вызвать у читателей определенные мысли, чувства, реминисценции, находящиеся в ассоциативной связи со смысловым значением псевдонима. А для сатириков и юмористов забавные псевдонимы были дополнительным средством, чтобы произвести комический эффект. Если в намерения автора входило не только скрыть свое имя, но и выдать свое произведение за чужое, или если он хотел, чтобы читатели представляли себе его (автора) не таким, каким он был на самом деле, то он шел по пути мистификации дальше: подписывался фамилией реально существующего лица; принимал мужское имя, будучи женщиной, или женское, будучи мужчиной; ставил вместо подписи имя какого-нибудь литературного персонажа; нарочито неверно указывал с помощью псевдонима свою профессию; заменял свою фамилию такою, которая внушала ложное представление о его национальности; приписывал авторство вымышленному лицу, выдавая его за реальное (литературная маска). "Маска" облегчала Шолохову вхождение в трудные ситуации, в которых эмоциональное напряжение могло бы вести к разнообразным формам поведения, включая реакции бегства и агрессии. В таких ситуациях формы поведения закреплялись обществом в виде определенных ритуалов, которые вынуждали Шолохова к подчинению своих эмоциональных состояний соответствующей "маске". Ритуал бывал тем более жестким, чем больше возникала потенциальная опасность повреждения "маски" под влиянием эмоционально-чувственного напряжения, например в отношении Сталина - религиозный ритуал, в условиях писательских съездов - писательский ритуал, в отношении высокопоставленных лиц - дипломатический ритуал и т. п. Самая убийственная характеристика Шолохову была дана в Вешках одним стариком, бывшим колхозным счетоводом, который был большим станичным книгочеем: "Да не он это писал! Куда там ему такую книгу написать! Он же на всех этих встречах в Доме культуры, сколько я его помню с 1939 года, как дурачок какой-то всегда разговаривал... Про книгу спросишь, где материал на такую громадную книгу насобирали, а он в ответ смехуечки какие-то придурочные говорить..." Действие лжи, основывавшейся на ношении Шолоховым той или иной "маски" и соответствующем исполнении роли, имело большое интегрирующее значение. Шолохов должен был подчиняться определенной цели, соответствующей исполняемой роли. Шолохов должен был подавлять в себе противоречивые чувства и стремления, а также заставлять себя действовать и входить в ситуацию, которую предпочел бы избежать. Шолохов принимал определенный порядок окружающего мира и поддерживал с ним определенный контакт. Подлинным собой Шолохову можно было быть только в одиночестве, когда он расслаблялся и становился хаотическим конгломератом противоположных чувств, мыслей и фантазий. В эти моменты Шолохов терял свое отражение в социальном зеркале; образ самого себя становился нереальным. Таким образом, единственный путь, который вел Шолохова к тому, чтобы быть самим собой, приводил в тупик хаоса и утраты реальности. У каждого человека случаются моменты такого избегания социальных контактов, например, если человек плохо себя чувствует в какой-то компании, желает сосредоточиться на какой-то проблеме, если утомлен и ищет уединенного места, чтобы отдохнуть т. п. Такое периодическое "дозирование" аутизма бывает даже необходимо, чтобы хотя бы переварить информационный материал, который непрерывно поставляется жизнью. Каждому, вероятно, полезна определенная доза созерцания. В жизни же Шолохова наблюдалось постепенное возрастание аутистической установки, ибо не каждый способен в 20 лет написать "Тихий Дон"! А наш герой, нанятый Петром Громославским на должность "писателя", в конце 1927 года притащил в редакцию "Московского рабочего" 500 страниц машинописного текста! Для понимания личности вдохновителя и организатора триумфального шествия фирмы "Шолохов", приведу фрагмент из моего романа "Так говорил Заратустра", где образ Беляева, героя романа, сильно напоминает донского Ротшильда - Громославского: "За окном был январский сумрак, на стеклах - морозные узоры, в форточку лился свежий воздух. В комнате стоял полумрак, лишь неярко горела настольная лампа, в свете которой Беляев пересчитывал деньги. На широкой поверхности письменного стола, на белой бумаге, он раскладывал купюры по кучкам. Самой ходовой купюрой были двадцатипятирублевки, "лиловенькие", как их называл Беляев. Уже составились четыре стопки из этих лиловеньких, по сто бумажек в каждой. Беляев аккуратно перехватывал их аптечными резинками, вставлял под эти резинки бумажки с надписью: "2500=". Многие лиловенькие шелестели, как металлическая фольга. Они были новые, руки людей не так часто касались их. Беляев с волнением вдыхал в себя запахи новых лиловеньких. Это был особый запах. В нем соединялись запахи высокосортной гознаковской бумаги, запахи превосходных красок, едва уловимые запахи типографского оборудования. Это был великолепный, изумительный букет, сравнимый разве с запахом розы. Сортировка лиловеньких заняла у Беляева много времени. Сначала он сортировал их по степени износа. Были купюры совсем старушки, тысячи тысяч рук касались их. Какая-нибудь деревенская женщина складывала такую бумажку в шестую долю и засовывала в лифчик; какой-нибудь аккуратный служащий, получив ее в зарплату, разглаживал и прятал на черный день в паспорт; какой-нибудь пьяница мял ее в комок, совал в карман брюк, чтобы через полчаса таким же комком бросить на прилавок винного отдела; какая-нибудь продавщица гастронома шла с этой работящей бумажкой на рынок и обменивала ее на мандарины; какой-нибудь азербайджанец вез эту бумажку в Агдам; оттуда она перелетала в Бухару..." Так же пересчитывал бумажки Громославский, так же вдыхал в себя запах денег, становился одержимым, заводил всех вокруг, все работали с удвоенной энергией, без отдыха, огонь горел в глазах... Громославским двигала жажда наживы, азарт игрока. На этой жажде и азарте была построена вся советская литература: деньги, деньги, деньги! Много денег! Премии, тиражи, загранкомандировки, квартиры на улице Горького и дачи в Переделкино! Пространственно-временная система иерархии ценностей Шолохова строилась аналогично тому, как субстанции, поглощаемые организмом, разбиваются в нем на простейшие элементы, из которых организм строит собственную структуру, стимулы, действующие на организм, редуцируются до простейшего сигнального элемента, т. е. нервного импульса. Роль нервной системы Шолохова сводится к барьеру, в котором разнородная информация, поступающая из окружающего мира, а также изнутри организма, трансформируется в разнообразные функциональные пространственно-временные структуры нервных сигналов. Образ окружающего мира зависит, следовательно, от уровня развития нервной системы; Шолохов видел мир иначе, нежели животное, а так как ребенок. Еще неизвестно, в какой степени пространственно-временная структура нервных импульсов Шолохова, т. е. информационного метаболизма, влияла на морфологическое формирование его организма. Информационный метаболизм Шолохова по мере филогенетического развития начинал доминировать над метаболизмом энергетическим... Бессознательные функции находятся в архаически животном состоянии. Брэнд действует столь же сильно и неотвратимо, как инстинктивное возвращение птиц к месту рождения, как привязанность собак к хозяевам, как национальная принадлежность, как впечатанность в свое имя (я - Иван и никто другой!) и т. д. В замечательной работе об одном стихотворении Фета ("Наша улица", № 4-2005) Андрей Углицких приводит имеющее для нас большое значение высказывание Мережковского "Символы должны естественно и невольно выливаться из глубины действительности". Символ, архетип, псевдоним, логос, брэнд "Шолохов" естественно "вылился" из глубины неграмотной России. За всю мою писательскую практику я ни разу не слышал ссылку на Шолохова от начитанных, интеллигентных людей. Брэнд "Шолохов" произносили только далекие от литературы люди, и это стало для меня своего рода приметой, по которой я сразу легко определял интеллектуальный уровень человека. Так же печально обстоит дело и с защитниками "писателя" Шолохова на уровне коллективного бессознательного. Это люди ограниченные, плохо владеющие русским языком, путающие литературу с визуальными методами воздействия на массы. Архетип "Шолохов" - это прежде всего визуальные образы: фотографии, картины, памятники. О проблемах создания текста в этих кругах не говорят, потому что не понимают, что такое текст. В течение всей жизни я изучал творчество символистов, и шире - все что связано с символом, образом, архетипом. Поэтому моими настольными книгами были Фрейд и Юнг... Символ сходен по своему значению с архетипом, понятие о котором с наибольшей полнотой разработано Юнгом, соратником Фрейда. Архетип есть символическая формула, которая начинает функционировать всюду там, где или еще не существует сознательных понятий, или же где таковые по внутренним или внешним основаниям вообще невозможны. Архетип понимается как образ, но который не является психическим отображением внешнего объекта. Образ - это такое созерцаемое, которое в поэтике именуется образом фантазии. Такой образ лишь косвенно связан с восприятием внешнего объекта - он покоится, скорее, на бессознательной деятельности фантазии и, будучи ее плодом, он является сознанию вроде видения, но никогда не становится на место действительности и всегда отличается, в качестве "внутреннего образа", от чувственной действительности. Мир существует не только сам по себе, но и так, как он нам является. А явление это ошеломительное, поскольку, можно сказать, что "писатель" Шолохов вышел из Заготконторы № 32, где работал его отец-отчим Александр Михайлович Шолохов. Исследователь проблемы Мезенцев прослеживает это документально: "Спустя год после восстановления Советской власти на Дону 12 июня 1921 года Александр Михайлович Шолохов начинает работать заведующим Каргинской Заготконторой № 32. Бывший приказчик сразу же стал вступать в конфликты с рабочими и служащими Заготконторы. Окрпродкомиссар В. Богданов шлет в административное управление Донского продовольственного комитета официальное представление, датируемое августом 1921 года: "Донпродком. Административное управление. Ввиду полной непригодности и несоответствия своему назначению зав. Каргиновской Заготконторы № 32 тов. Шолохова, выразившихся: 1. В совершенной неподготовленности госконторы до сего времени к приему и хранению разного рода продуктов; 2. Проявленной нераспорядительности в смысле распределения работ среди служащих конторы и общей неналаженности аппарата и отсутствия материального учета инвентаря и поступающих продуктов; 3. Выяснившейся слабости его как администратора вообще. Окрпродком ходатайствует о назначении зав. Каргиновской Заготконторой тов. Козырина, коммуниста с 1912 года и энергичного работника. Тов. Шолохов может быть использован для назначения на должность зав. каким-либо складом по усмотрению зав. Заготконторой. Ввиду необходимости немедленной замены тов. Шолохова просим о вашем решении по этому вопросу сообщить с посланным курьером или телеграфно. Окрпродкомиссар В. Богданов". Наконец после нескольких срывов наступает кризис. А. М. Шолохов вынужден оставить пост заведующего. Он пишет донпродкомиссару в Ростов письмо. Вот его полный текст: "Донпродкомиссару тов. Миллеру. Доклад Заведующего Заготовительной конторой 32 Донпродкома. 12 июня сего года на окружном съезде Верхне-Донского округа я помимо моей воли и согласия бывшим окрпродкомиссаром тов. Кучеренко был назначен на должность заведующего Заготовительной конторой в ст. Каргиновскую. Все мои мотивы и доводы на неспособность, как старика 63-летнего возраста и отсутствие навыка и опыта в продовольственном, так точно и в административно-технических делах оказались бесполезными. Съездив в Ростов на продсовещание, я почувствовал по своей дряхлости слабость и болезненное состояние. 16 сего сентября я обратился к местному медицинскому врачу для осмотра и оказания помощи. Врач осмотром установил нервное состояние на почве психического расстройства с галлюцинациями и что службу нести не способен. Вследствие чего я 20 сентября впредь до особого вашего распоряжения заведывание конторой передал своему помощнику и политкому конторы тов. Менькову Василию Андреевичу. Докладывая о сем, прошу вас, тов. Миллер, в интересах общего дела от должности заведующего Заготконторой 32 меня по старости лет и болезненному состоянию освободить или проверить мою болезнь медицинской комиссией на месте в ст. Каргинской, т. к. поездку куда-либо совершить я по болезни не могу. 1921 г. 21. IХ. Зав. Заготконторой 32 Александр Шолохов". Вот содержание приказа, подписанного А. М. Шолоховым: "Приказ 12 по государственной Заготовительной конторе 32. 20 сентября 1921 г. ст. Каргинская. §1. Ввиду моей болезни на почве психического расстройства должность с сего числа я передаю моему заместителю тов. Менькову В. А. впредь до особого распоряжения, о чем донести в Донпродком, а копию послать в окрпродком. Зав. Заготконторой А. Шолохов. Делопроизводитель Токин". После ухода с поста заведующего А. М. Шолохова 28 октября 1921 года Михаил решает поступить на работу в Заготконтору. Сохранился автограф его заявления с просьбой принять на работу в Заготконтору 32: "Прошу вас зачислить меня на какую-либо вакантную должность по канцелярской отрасли при вверенной вам Заготконторе". Внизу - подпись и дата - 2 декабря 1921 года. На углу заявления - резолюция заведующего Заготконторой В. А. Менькова - "Зачислить 2.XII.21 г. помощником бухгалтера". И рядом - "Приказ 48. 2.ХII.21 г.". Разве можно после этого "заявления" говорить, что 16/18 летний Шолохов в это время работал над "Тихим Доном"?! Сбрасывая со здания литературы брэнд советской "писательской" машины "Шолохов", мы воскрешаем имя писателя Федора Крюкова. Литература - дело спасение души, переложение ее в слова, знаки. Стало быть, мы имеем дело с литургией. Не литература входит в религию, а религия является частью литературы, с Библией, с единым мировым языком, который есть Бог. Бог - не на небе. Бог в книге. Азъ есмь Альфа и Омега. Мы творим литургию памяти гениального мученика русской литературы Федора Дмитриевича Крюкова (1870-1920). Царствие ему небесное!