Л.Н.Дода. Исторические параллели Федора Крюкова

«Архив... Это мое вечное поселение на земле. Там есть некоторые сведения, которые пригодятся кому-либо. Это на случай, если меня не будет», – с тревожной грустью признавался Ф.Д.Крюков в письме к другу и соратнику Н.П.Асееву, впоследствии – хранителю крюковского архива. Судьба Ф.Д.Крюкова, увенчанная этим печально-прозорливым признанием, благодаря известным обстоятельствам авторства «Тихого Дона», сделала его нашим современником, а нас – невольными свидетелями трагических событий на Дону в 1917– 1920гг., с такой художественной силой и самобытностью отраженных в его произведениях. Прав оказался наш «светлый пророк» и в том, что собранные и написанные им материалы «пригодились кому-либо». Пригодились... и М.А.Шолохову с непроявленными пока соавторами, и писателю Д.И.Петрову-Бирюку (1900–1977). В романе последнего «Дикое поле» (1945 г.) о булавинском восстании также просматривается крюковский след. Вот только к народу собранные Крюковым материалы, отражающие историческую правду о трагических событиях на Дону в различные исторические эпохи, приходят запоздало, с искажениями угодливых режиму комментаторов. Своевременное понимание и осмысление таких материалов (неважно в какой форме изложенных – художественной, документальной) позволяют избежать трагических, жертвенных ошибок. В полной мере сказанное можно отнести к загадочному архиву Ф.Д.Крюкова. Стараниями и безупречно честной позицией В.Моложавенко, А.И.Солженицына, М.Т.Мезенцева, С.Э. и А.Г.Макаровых и др. загадок и тайн вокруг «Тихого Дона» и крюковского архива становится все меньше. Прояви такую же позицию М.А.Шолохов – проблема авторства, заимствований и т.п. была бы изначально снята, а «Тихий Дон» нисколько не пострадал, а возможно, даже выиграл.

Рукопись Ф.Д.Крюкова «Булавинский бунт (1707–1708). Этюд из истории отношений Петра Великого к Донским казакам», хранившаяся до наших дней на Дону, проявляет ряд новых моментов в судьбе и творческой биографии Крюкова и судьбе его архива. Поиску сопутствовал, как всегда, случай, точнее закономерная случайность. Итак, все по порядку.

В один из своих приездов на Дон, по пути следования в родную станицу Мигулинскую, автор по давней традиции зашел в Музей истории донского казачества в г.Новочеркасске. Повод был из приятных: подарить Музею переизданный в Москве моими друзьями, С.иА. Макаровыми, сборник «Родимый край» (1918), посвященный 25-летию литературной деятельности Ф.Д.Крюкова, дополненный его подробной биографией. Естественно, разговор зашел о Федоре Дмитриевиче, его пребывании в Новочеркасске, загадочной судьбе рукописей. И вот тут последовали приятные неожиданности. Научный сотрудник Музея Лидия Васильевна Цыганок рассказала о приезде в Новочеркасск осенью 1989г. Марии Акимовны Асеевой, племянницы Н.П.Асеева. Она после его смерти продолжала хранить петроградскую (ленинградскую) часть архива. Наиболее ценное, в том числе заветная тетрадочка с материалами к «большой вещи», хранилось в Царском Селе в доме профессора Покровского в… цветочном горшке. Даже неуемные старания известного Учреждения в 1972г. не раскрыли тайник. О сподвижниках Асеевых, материалах крюковского архива мне было известно из публикаций М.Т.Мезенцева и А.И.Солженицына. Но о пребывании Асеевых в Новочеркасске нигде не упоминалось. В 1989г. за три месяца до своей смерти (18 января 1990г.) Мария Акимовна посетила места, связанные с пребыванием Асеевых и Крюкова в Новочеркасске в 1918–1920гг. Это был дом Завьяловой по ул. Атаманской 84, в котором с августа 1918г. по январь 1920г. с перерывами жил Крюков. Сюда же осенью 1918г. из Петрограда переехал Н.П.Асеев с семьей. В 1920г. Асеевы переехали в дом на Песчаной 4 и прожили там до 1923г. Крюков в январе 1920г. ушел в отступление с Донской армией и в феврале умер от сыпного тифа на Кубани.

Сопровождала Марию Акимовну в ее прощальном визите Лидия Андреевна Новак, в то время научный сотрудник Музея. Она помогала М.А. в поиске материалов о Ф.Д.Крюкове. Лидия Андреевна в беседе со мной рассказывала, что М.А. хотела передать Музею некоторые материалы из архива Крюкова, но почему-то передача не состоялась (так бывало не раз). На память об этой встрече была сделана фотография у дома Крюкова на Атаманской 84, которую мы воспроизводим в книге. В декабре 1989г. Мария Акимовна вновь приехала в Новочеркасск с твердым намерением передать некоторые материалы. Но Л.А.Новак в городе не оказалось, и документы были переданы другому человеку, который и сохранил рукописи, письма, заметки из архива Крюкова. В их числе оказалась рукопись «Булавинского бунта». Низкий поклон и благодарность Вам, Хранитель. Выражаем также искреннюю благодарность и признательность

Лидии Андреевне Новак и Лидии Васильевне Цыганок за огромную помощь в поисках материалов о Федоре Дмитриевиче Крюкове и полезные обсуждения, без помощи и активного содействия которых издание могло бы не состояться. О дальнейшей судьбе заветных крюковских тетрадей можно строить только предположения, что мы и попытаемся сделать.

Напомним, в июле 1917г. Ф.Д.Крюков покинул Петроград и уехал в Глазуновскую. За последующий год он пережил там первую волну прихода красных на Дон, последовавшее за тем восстание казаков и освобождение Донской области. В августе 1918г. он был избран в члены Войскового Круга Всевеликого Войска Донского. На выборной должности секретаря Круга участвовал в работе трех его сессий: в августе – сентябре 1918г., феврале – июне, ноябре – декабре 1919г. С апреля 1919г. Крюков становится редактором «Донских ведомостей», а заодно возглавляет отдел осведомления (казачий агитпроп). Нетрудно предположить, сколько исторически важных и ценных материалов, в том числе изобличающих красный террор, прошло через его руки. С августа 1919г. в связи с очередным наступлением красных на Дон он на некоторое время вступает добровольцем в ряды Усть-Медведицкой боевой дружины. 6(19) декабря публикует в газете «Донская речь» свою последнюю статью «Войсковой Круг». Черновик этой статьи и реферат И.Попова по истории «Войскового Круга» с пометками Крюкова обнаружен нами и будет со временем опубликован.

На Рождество красные захватили Ростов и Новочеркасск. Крюков с Донской армией отступает на юг и в феврале умирает от тифа на Кубани. А дальше рождаются известные истории с сундучком и переметными сумами, хранящими крюковские рукописи и материалы. Вспомним, что Асеевы в это время находились в Новочеркасске, и наиболее важное и ценное могло остаться на хранение у них. В частности, один из вариантов «Булавинского бунта» и беловик «Старого Поля» хранились у Асеевых. В описи материалов ленинградской части архива Крюкова, сделанной в 70-е годы Ю.А.Стефановым («Донцом»), рукописи «Старое Поле» и Булавинское восстание» зафиксированы. Рукопись «Старого Поля» использовал Петров-Бирюк при написании романа «Дикое поле» («Кондратий Булавин») в 1945г. Об этом факте рассказывала М.А.Асеева. Дело едва не дошло до суда. Как видим, упомянутый А.И.Солженицыным в «Стремени…» эпизод знакомства Петрова-Бирюка с человеком, приносившим рукопись нешолоховского «Тихого Дона», вполне реален и нашел неожиданное продолжение. Неплохо было бы провести сравнительный анализ двух полей, «Старого» и «Дикого». Согласитесь, хороший сюжет для «нового Поля чудес» и продолжение истории с авторством «Тихого Дона», благо, лавры Нобелевского лауреата не обременяют Петрова-Бирюка и не потребуется помощь «скандинавских аналитиков».

Детальный анализ и разбор рукописи «Булавинского бунта», несомненно, будет сделан специалистами: историками, литературоведами и биографами Крюкова. Первые оценки и комментарии даны уже в этой книге С.иА.Макаровыми. Но некоторые соображения в связи с рукописью все же хотелось бы высказать.

Во-первых, рукопись этюда, с одной стороны – прекрасная модель для анализа и реконструкции «крупной вещи» Ф.Д.Крюкова о судьбах донского казачества и отношениях с властью в различные исторические эпохи. При этом Крюковым используется характерный для его произведений прием исторического параллелизма в осмыслении и отображении современных ему событий. На примере булавинского возмущения он предугадал трагический исход страшных событий 1917–1920гг. на Дону и в России. Таковы место и роль булавинского эпизода в казачьей эпопее Ф.Д.Крюкова. В то же время, по материалам рукописи можно анализировать собственно «Тихий Дон» Шолохова на предмет заимствований, адаптаций, стыковок разноплановых кусков и т.п.

Приведем простой пример – булавинский эпизод в начале II части «Тихого Дона». Почему-то история с потопленными баржами, сожженными Чигонаками, плавучими виселицами, пущенными вниз по Дону, «перекочевала» из I части в начало II и ловко вписана Шолоховым (или кем-то еще) в сюжетную линию купца Мохова. Исчезла при этом историческая параллель, сведена до минимума смысловая нагрузка целого исторического пласта. Заметив этот серьезный пробел, у Шолохова очень удачно вновь введена тема Булавинского бунта в диалог Штокмана и казака-старообрядца во время Вешенского восстания 1919г. (VI, 39 гл.).

В разговоре со Штокманом казак-старовер рассуждает: «И этот князь [Долгорукий] спущался с Воронежу с солдатами и разорял казачьи городки за то, что не хотели никонскую поганую веру примать и под царя идтить. Казаков ловили, носы им резали, а каких вешали и на плотах спущали вниз по Дону... Царь ему таких правов не давал. А комиссар в Букановской [Малкин] так наворачивал: “Я, дескать, вас расказачу, сукиных сынов, так, что вы век будете помнить!” А дадены ему такие права от советской власти? То-то и оно!» Теперь все встало на свои места – историческая параллель сохранена. Возможно, в материалах Крюкова так и было. Обратим внимание на приведенную в «Бунте» грамоту Никиты Голого (со ссылками на Соловьева и Костомарова), в которой читаем: «...а мы стали за старую веру и за Дом Пресвятой Богородицы, и за всю чернь, и чтобы нам не впасть в Еллинскую веру». Сравните, с какой художественной силой, исторической достоверностью отображен Крюковым этот эпизод в заключительной части рукописи. Многочисленные ссылки на труды
Савельева, Сухорукова, Костомарова, Соловьева говорят о том, насколько детально и достоверно рассмотрен Крюковым этот исторический эпизод Булавинского возмущения. Завершается рукопись песней, «слова ее полны горькой и жгучей скорби:

Чем-то наша славная земелюшка распахана?
Не сохами то славная земелюшка наша распахана, не плугами,
Распахана наша земелюшка лошадиными копытами,
А засеяна славная земелюшка казацкими головами...»

Узнаёте? Песенный эпиграф к «Тихому Дону» Шолохова. Воистину, «бывают странные сближенья...» Ф.Д.Крюков тонко чувствовал проявление казачьей души в песне. Да и сам был «певцом казачьей души» (Макаровы «Цветок-Татарник», ч. III, гл. 4). Заметим, песня «Не сохами…» встречается в творчестве Крюкова неоднократно, в таких произведениях как «Шульгинская расправа (Этюд из истории Булавинского возмущения)»^*, «Войсковой круг. Живые вести»^**, в неопубликованной рукописи «Старое поле» о Булавинском восстании (см. «Дикое поле» Петрова-Бирюка).

«Горькую и жгучую скорбь источают раны распятой родины, они вернулись, времена отживших испытаний и мук, времена туги великой. Пришли и сели в переднем углу нашей жизни» («Войсковой круг. Живые вести»). Такие трагические исторические параллели прозорливо увидел Федор Крюков в годах современного ему лихолетья. Несомненно, и свою «крупную вещь» – казачью эпопею – словно трагически скорбным венцом, увенчал песенным эпиграфом «А засеяна славная земелюшка казацкими головами...» Как секретарь Войскового Круга Крюков не мог не знать о неисчислимых жертвах красного террора.

Формулу красного террора сформулировал в те годы один из ведущих его проводников, чекист М.Я.Лацис: «Мы не ведем войны против отдельных лиц. Мы истребляем буржуазию, как класс... В этом – смысл и сущность красного террора»^***. Добавим – и казачество тоже. Этим сказано все... Проживи Ф.Д.Крюков дольше – узнали бы мы эту страшную правду из «большой вещи». Как донес до нас еще более страшную правду о ГУЛАГе А.И.Солженицын. Видит Бог, совсем не случайно эстафетно «пришли» к Александру Исаевичу крюковские материалы, хранившиеся у М.А.Асеевой. Не смолчал, жертвовал многим, но дал им ходу, открыл шлюзы мощному потоку очищения от лжи и неведения.

Во-вторых, лишь поверхностно коснемся песенных эпиграфов и эпизодов в «Тихом Доне», оставив углубленное сравнительное исследование специалистам. В черновиках Шолохова до весны 1927г. никакие эпиграфы не обнаруживаются. Лишь в марте 1927г. в рукописи второго варианта «Тихого Дона» появляются эпиграфы из 2-х казачьих песен. В беловой рукописи I части они уже на отдельном листе. В письме к А.М.Стасевичу от 3 апреля 1927г. из Вешенской М.А.Шолохов пишет: «...Кратко о романе: зовется «Тихий Дон». Размер 40 (приблизительно) печатных листов. Частей 9. Эпоха 1912–1922гг. Эпиграф не интересует?...» Видимо, найденное песенное эпиграфическое решение М.А. считал большой удачей. Но помилуйте, все это было у Ф.Д.Крюкова, нередко со ссылками на
В.Д.Сухорукова и др. историков. И вообще, каждая фраза из приведенного письма вызывает множество вопросов. Ответы на них, будем надеяться, дадут дальнейшие исследования и обнародование новых документов из архива Крюкова.

Или возьмем песенный эпизод, сопровождающий «тысячный обоз» отступающих казаков (VII, 28). Бесспорно, эпизод «выписан» с потрясающей силой. «Над черной степью жила и властвовала одна старая, пережившая века песня. Она бесхитростными, простыми словами рассказывала о вольных казачьих предках, некогда бесстрашно громивших царские рати... И в угрюмом молчании слушали могучую песню потомки вольных казаков, позорно отступавшие, разбитые в бесславной войне против русского народа». Сюжет для скандинавских аналитиков и нынешних шолоховедов. Последняя идеологическая вставка точно принадлежит М.А.Шолохову, все остальное, извините – другому автору. А по поводу отношений казачества к русскому народу и власти у Крюкова в завершении рукописи «Булавинского бунта» читаем:

«Когда в лучшие времена своего существования плоть от плоти русского народа, за самоотверженную защиту русской народности от ударов с юга и юго-востока, казачество поднимало боевое знамя против сытых, богатых, народных угнетателей, за чернь, голодных, нагих, обиженных, и если на этом знамени не торжественно и ярко были начертаны слова: свобода, равенство и братство, – то в сознании простых серых зипунных рыцарей они жили постоянно и прочно. За них они умели и умирать».

Где вы у Шолохова найдете подобные слова о казачестве? Заметим, «могучую песню» которую слушали «потомки вольных казаков» в упомянутом эпизоде «Тихого Дона», мы обнаружили в историческом очерке В.Д.Сухорукова «Общежитие донских казаков в XVII – XVIII столетиях». Там казаки пели «любимые богатырские песни, повторяемые всею беседою». Среди других «богатырских песен» встретилась и такая:

Как ты батюшка, славный тихий Дон,
Ты кормилец наш Дон Иванович!
Про тебя лежит слава добрая,
Слава добрая, речь хорошая...»

Узнаёте? Песенный эпиграф к III книге «Тихого Дона» Шолохова.

Возможно, и название хутору татарский Крюков в своей казачьей эпопее дал не без влияния очерков В.Д.Сухорукова и его основного труда «Историческое описание Земли Войска Донского». Так в очерке Сухорукова «Краткое историческое известие о бывшем на Дону городе Черкасске» читаем:

«Здесь, в верхней части Дона, вы отыщете черту, где, по мнению моему, оканчивались в старину жилища Татар. Эта черта есть река Медведица. Так полагают наши ученые антикварии, основываясь на исторических свидетельствах. Вы найдете там доказательство сему в оставшихся еще следах жилищ Татарских... На самой реке Медведице, на правом ее берегу, близ Глазуновской станицы, находится одно подземное здание... Далее за Медведицей уже нет никаких подобных следов Татарского обитания».^*

Историю родного края, о том, что родом из Глазуновской, Ф.Д.Крюков знал, ценил и гордился ею.^**

А как хорош образ Татарника – символ борьбы казачества «за честь отчизны, за славу дедов и отцов, за свой порог родной и угол»! «Необоримым Цветком-Татарником мыслю я и родное свое Казачество, не приникшее к пыли и праху придорожному, в безжизненном просторе распятой родины...»^*** Такое подвластно перу большого мастера: в одном метафорическом топониме отобразить в триединстве историю, судьбу и дух казачества. Вообразим, с каким ослепительным блеском такое триединство могло сиять в казачьей эпопее Ф.Д.Крюкова. Будем ждать и надеяться на возвращение крюковского шедевра. Публикация «Булавинского бунта» – первый шаг в этом направлении.

Л.Н.Дода

Январь 2004 г. Новочеркасск.