Ф. Кузнецов "Крах "крюковедения"

Страна и мир отметили столетний юбилей великого русского писателя Михаила Александровича Шолохова.
Можно надеяться, что юбилей, явившийся национальным праздником русского народа, да и всего мира, подвел черту в навязанном нам споре об авторстве "Тихого Дона". Тем более что предъявлен решающий аргумент — рукопись первой и второй книг "Тихого Дона", включающая черновики и заготовки. Рукопись опубликована факсимильно с моим предисловием и комментарием издательствами "Московский писатель" и "Днiпро". Рукопись стала предметом текстологического анализа в моей книге "Тихий Дон": судьба и правда великого романа" (М., 2005), где я предложил комплексный подход к решению навязанной недругами М.А.Шолохова проблемы авторства "Тихого Дона", поскольку именно во взаимосвязи всех компонентов проблемы можно получить неопровержимый ответ.
Могут спросить: а надо ли было искать ответ на вопрос, сама постановка которого для многих людей, никогда не сомневавшихся в авторстве М.А.Шолохова, звучит святотатством?
Убежден: надо. Потому, во-первых, что ядовитые сомнения, с таким постоянством вбрасывавшиеся в душу народа забугорными "голосами", а в перестроечный период — либеральными средствами информации, проникли в массовое сознание. Потому, во-вторых, что эти сомнения подпитывались и объективными факторами: необыкновенной молодостью и недостатком творческого опыта автора "Тихого Дона", который начал писать свой воистину эпохальный роман в возрасте 20 лет и закончил в возрасте 35, недостатком формального образования, и тем, что в последующем он уже никогда больше не смог достичь таких горных вершин.
"Книга удалась такой художественной силы, — писал по этому поводу А.И.Солженицын, — которая достижима лишь после многих проб опытного мастера... Тогда — несравненный гений?.." Поверить в это А.И.Солженицын никак не мог, — еще и потому, что, как писал он, "не хранятся ни в одном архиве, никому никогда не предъявлены, не показаны черновики рукописи романа".
И вот, наконец, черновики предъявлены и показаны.
Конечно же, первым и самым важным компонентом в решении проблемы авторства является именно обретенная рукопись, включающая черновики романа.
Наличие рукописи, научно идентифицированной, когда принадлежность ее Шолохову путем графологической и текстологической экспертизы абсолютно доказана, является безусловным свидетельством авторства Шолохова. Однако даже и обнаруженная рукопись не может считаться доказательством исчерпывающим. Всегда может найтись Фома неверующий,
который скажет: даже "Войну и мир" можно переписать от руки, и переписанный текст романа выдать за черновик. Что, кстати, еще до нахождения рукописи, уже и заявлялось некоторыми "антишолоховедами".
Вот почему найденная рукопись должна быть просвечена лучом объективного анализа целого ряда сопутствующих проблем. Что это за проблемы?
— Прежде всего, — биография автора, система жизненных и творческих координат его жизнедеятельности, — как отражаются они в рукописи и в романе?
— История создания произведения; возникновения замысла, пути и этапы его реализации; история его публикации, цензурного пути.
— Текстологический анализ рукописи, в первую очередь — черновиков и заготовок, с точки зрения психологии творчества, индивидуальных особенностей языка.
— Источники произведения, как устные, на основе "предания", так и письменные; их доступность или недоступность возможному автору.
— Прототипы действующих лиц в произведении, в особенности — его главных героев; соотношение прототипов и реальных действующих лиц романа с биографическим опытом автора.
— Топография и топонимика в романе, их соотношение с реалиями места, где развивается действие.
— Поэтика произведения в соотношении с предшествовавшими и последующими произведениями автора, а также в сравнении с особенностями поэтики предполагаемых претендентов на авторство.
— Анализ мнений, свидетельств и отзывов, вызывающих доверие современников об авторстве произведения.
— Научный спор с оппонентами и претендентами, без должных оснований, на авторство романа.
При таком подходе главное — не полемика ради полемики, но проникновение в тайное тайных — в историю создания, в суть миропонимания, отразившегося в "Тихом Доне".
Только системный, комплексный анализ выдвинутых проблем в их единстве и взаимодополнении, начиная с текстологического анализа рукописи и кончая полемикой с ложными концепциями авторства "Тихого Дона", дает возможность научного разрешения этого спора, являющегося, без преувеличения, главным литературным спором XX века.
Именно системное, комплексное исследование этих проблем ведет нас к пониманию истоков глубинной противоречивости "Тихого Дона", которая делала роман приемлемым как для Сталина, так и для атамана Краснова, для "белых" и "красных", для казачьей эмиграции и советской власти. Это очевидное противоречие в романе являлось еще одной причиной для сомнений. Поиск возможного (как мы доказываем — ложного) пути разрешения этого противоречия и привел А.И.Солженицына к гипотезе о "двух авторах" "Тихого Дона" — "белого казака" Крюкова и "красного комиссара" Шолохова. Но подобное механическое расчленение романа убивает его, лишает возможности понять истоки той внутренней силы, которая проистекает именно из напряженной противоречивости романа. В действительности противоречивость "Тихого Дона" — внешняя, кажущаяся. Она вполне объяснима с позиций того принципа художественного полифонизма, который М.М.Бахтин выдвинул когда-то применительно к Достоевскому.
Именно комплексный подход, учитывающий полифоничность романа, я положил в основу своей книги "Тихий Дон": судьба и правда великого романа". Можно было надеяться, что системная аргументация и, главное, введение в научный оборот рукописи первых двух книг романа "Тихий Дон" успокоят страсти вокруг "Тихого Дона". И действительно, после предъявления общественности рукописи первых двух книг "Тихого Дона" некоторые из оппонентов изменили свою позицию. Например, Рой Медведев в передаче, посвященной "Тихому Дон" по второму телеканалу перед празднованием юбилея, признал, что "Тихий Дон" принадлежит М.А.Шолохову.
Однако не все "антишолоховеды" согласились с Роем Медведевым.
К столетнему юбилею великого русского писателя "антишолоховеды", историки А.Г. и С.Э.Макаровы опубликовали в качестве редакторов и издателей книгу "Страсти по "Тихому Дону" (М., 2005), куда вошли статьи из областной орловской газеты журналиста В.Самарина и их собственная работа "Неюбилейные мысли", посвященная полемике с моей книгой.
Ненавистникам Шолохова не с руки называть себя шолоховедами. Не хотят они именоваться и "антишолоховедами". Ими придумано новое название для их крючкотворных занятий: "крюковедение". "Крюковедами" именует Самарина и Макаровых журнал "Наша улица", разрекламировавший в февральском номере за 2006 г. эту книгу.
"Крюковеды" не имеют собственной позиции. Они лишь популяризуют точку зрения литературоведа И.Медведевой-Томашевской, опубликовавшей в 1974 году в Париже под псевдонимом Дх книгу "Стремя "Тихого Дона" с предисловием А.И.Солженицына, в которой и была выдвинута гипотеза, будто соавтором Шолохова был донской писатель Федор Крюков, погибший на Кубани в феврале 1920 года, т.е. задолго до завершения действия романа "Тихий Дон". Гипотеза, так и оставшаяся недоказанной в этой незавершенной автором книге.
Современные "крюковеды" отбрасывают слово "гипотеза" и подают авторство Федора Крюкова как очевидный для них факт.
По этому поводу другой, столь же ярый ненавистник русского гения, израильский литературовед 3.Бар-Селла (в недавнем прошлом — недоучившийся московский студент Владимир Назаров), не без иронии замечает: "Крюков — писатель неплохой... А "Тихий Дон" написан гениальным писателем... Крюкову "Тихий Дон" написать было не под силу". Правда Бар-Селла (Назаров) столь же бездоказательно выдвигает другого претендента на авторство "Тихого Дона" — публициста и посредственного беллетриста В.Севского (В.Краснушкина), расстрелянного большевиками в Ростове-на-Дону в январе 1920 года. Израильтянин, видимо, полагает: что Крюкову не под силу — Краснушкину под силу. Но "краснушкиновед" не смог переубедить "крюковедов", заставить их поверить в гениальность Краснушкина, и те упорно продолжают дудеть в свою дуду.
Что же нового открыли "крюковеды" в подтверждение своей точки зрения в книге "Страсти по "Тихому Дону"? Смогли ли они в полемическом задоре опровергнуть результаты моего комплексного подхода к решению проблемы авторства "Тихого Дона"?
Не только не смогл77и, но даже и не попытались этого сделать, не предъявили ни одного факта или хоть сколько-нибудь стоящего нового аргумента в поддержку своей навязчивой идеи. Да и как опровергнешь предъявленные воочию черновики романа? Равно как и те жизненные обстоятельства, подробно охарактеризованные в моей книге, что отрочество Шолохова прошло в котле того самого Верхне-Донского (Вёшенского) восстания, которое оставило глубочайший след в душе будущего писателя, а позже легло в основу его романа. Ни Ф.Крюков, ни В.Севский (Краснушкин) и никто другой из "претендентов" там не были, да и не могли быть, поскольку территория восстания находилась в огненном кольце, которым с самого начала окружила район Вёшенского восстания Красная Армия.
Невозможно опровергнуть и тот факт, что вся топография и топонимика в романе — названия станиц и хуторов, рек и речушек, оврагов и логов, как показывают документы, принадлежат именно Верхнему Дону, и не просто Верхнему Дону, но Вёшенскому юрту, где от рождения до смерти жил М.А.Шолохов, где бушевало Вёшенское восстание и где развивается действие романа. Механически перенести это действие в другое место, как пытаются делать "крюковеды", чтобы приблизить роман к месту жительства Ф.Крюкова — станицам Глазуновской, Усть-Медведицкой или Усть-Хоперской, невозможно, поскольку главное место действия романа, всей трагической его интриги — станица Вёшенская и ее хутора.
Невозможно игнорировать, как это пытаются делать "крюковеды", и тот разнообразнейший ряд прототипов, прообразов героев, а также реальных действующих лиц, которые составляли богатейшую образную основу романа, — таких, например, как, командующий повстанческой армией Павел Кудинов, "комиссар арестов и обысков" Малкин, священник отец Виссарион, купцы Моховы — родня купеческого рода Шолоховых, Лукерья Косая, Акимушка, Иван Алексеевич, Давыдка, Валет и многие другие герои "Тихого Дона", проживавшие в станице Вёшенской и близлежащих хуторах. Образное "народонаселение" романа "Тихий Дон", неразрывно связанное с биографией и местожительством Шолохова, не просто выявлено и систематизировано в моей книге — в ней представлены фотографии и реальные жизненные биографии многих прототипов, в значительной мере совпадающие с судьбами действующих лиц романа. Тогда как "крюковеды" не представили ни одного прототипа из станиц и хуторов тех мест, откуда родом и где жили на Дону Крюков или Краснушкин.
"Крюковеды" старательно игнорируют и тот определяющий для решения проблемы авторства романа исходный факт, что основным прототипом главного героя романа Григория Мелехова в романе "Тихий Дон" был вёшенский казак Харлампий Ермаков, которого лично знал М.А.Шолохов. Биография Харлампия Ермакова, с опорой на три тома его "расстрельного" дела, подробно исследована в моей книге. Она полностью совпадает с биографией Григория Мелехова, за исключением трагического конца: Григорий Мелехов вернулся домой, к сыну, оставшись пока живым, а Харлампий Ермаков по указанию Ягоды был расстрелян в 1927 году.
"Крюковедам" нет дела до того, что не только жизненные, но и письменные, документальные источники, которые легли в основу романа "Тихий Дон", неопровержимо указывают на принадлежность его Шолохову и вопиют против приписывания его Крюкову или Краснушкину. Документальная, источниковая база романа — книги, воспоминания об Империалистической и Гражданской войнах — выявлена наукой. Среди огромного количества источников — исследований и воспоминаний, нет ни одной книги, которая вышла бы раньше начала 1920 года, то есть при жизни Ф.Крюкова, или В.Краснушкина.
Проигнорирована "крюковедами" и история создания романа "Тихий Дон", исследованная нами в контексте жизненного и творческого пути М.А.Шолохова, — от возникновения замысла до его конечного осуществления и обстоятельств публикации. Что важно: этапы работы над романом "Тихий Дон", выявленные на основании документальных свидетельств, переписки, воспоминаний и иных источников, полностью подтверждены объективными данными рукописи, которая в значительной степени чуть ли не по дням хронометрировались автором.
Что касается истории создания романа "Тихий Дон" применительно к В.Севскому (Краснушкину) или Ф.Крюкову, то ее, естественно, нет и быть не может. Все, что смогли предъявить "крюковеды", так это — строки из письма В.Витютнева, земляка и ученика Крюкова своему учителю. "Помните, Вы говорили, что собираетесь написать большую вещь на тему: казаки и война, — что же работаете?" — спрашивал В.Витютнев своего старшего друга в письме, датированном 1 февраля 1917 года. Но ведь действие романа "Тихий Дон", начиная с середины его второй книги, разворачивается уже после февраля 1917 года. А главное, как справедливо заметил тот же Назаров-Бар-Селла, "ведь и про казаков не всякий роман "Тихий Дон".




Уровень, качество, своеобразие художественности — вот тот водораздел, который отделяет и в самом деле — "несравненного гения", автора "Тихого Дона", от остальных претендентов на этот недостижимо высокий престол. Этот водораздел полностью игнорируется Макаровыми и остальными "крюковедами". Они в упор не видят пропасти между гением и заурядностью, не желая считаться с аргументами той главы моей книги, которая называется "Шолохов и Крюков: поэтика и язык". Глухие к слову "крюковеды", в основном историки и журналисты, просто не "слышат" слова, не чувствуют языка, в упор не видят обрыва, который отделяет шолоховский текст от вполне заурядных рассказов Ф.Крюкова, беспомощной прозы В.Севского (Краснушкина).
В своих "Неюбилейных мыслях" Макаровы обиженно задают мне вопрос: как может Кузнецов заявлять, что "противниками авторства Шолохова не представлено ни одного доказательства, ни одной страницы рукописи в подтверждение авторства Крюкова? Разве опубликование рукописи Крюкова о Булавинском бунте со словами песни, стоящей эпиграфом к "Тихому Дону", не является прямым подтверждением того, что именно Федором Крюковым могла быть создана, написана основная часть великого романа?.. Разве свидетельство Д.Витютнева о том, что писатель работал над "большой вещью на тему: казаки и война" не укладывается в концепцию о возможном авторстве Крюкова?"
Не укладывается в голове сама подобная, абсолютно беспомощная "аргументация". О письме Д.Витютнева от 1 февраля 1917 г., в котором говорится о намерении Крюкова написать роман на тему казаки и война, сказано выше. Это намерение ни в коей мере не свидетельствует, что речь там идет о романе "Тихий Дон".
Позже, будучи уже в эмиграции, где стал видным литератором, выступавшим под псевдонимом Воротынский, Витютнев, самый близкий друг Крюкова, принял прямое участие в споре об авторстве "Тихого Дона".
"Во время нашего великого исхода из России на Дону было два крупных казачьих писателя: Ф.Д.Крюков и Р.Г.Кулов<...> С Ф.Д.Крюковым я был связан многолетней дружбой, я был посвящен в планы его замыслов, и если некоторые приписывают ему "потерю" начала "Тихого Дона", то я достоверно знаю, что такого романа он никогда и не мыслил писать", — утверждал Д.Воротынский (Витютнев) в 1936 году.
Что касается двух строк из песни, являющейся эпиграфом к "Тихому Дону", которые были обнаружены Макаровыми в рукописи Крюкова о Булавинском бунте, — так ведь это же не рукопись "Тихого Дона"! Строки из казачьей песни в рукописи Крюкова доказывают только то, что и Шолохов, и Крюков любили и хорошо знали старинную казачью песню. Тем более что обе песни, которые М.А.Шолохов выбрал эпиграфом к своему роману, публиковались в сборниках донских казачьих песен, выходивших до революции.
Приходится повторить уже высказанную — и доказанную мной мысль: противниками авторства Шолохова, и в самом деле не представлено ни одного документального доказательства в подтверждение авторства Крюкова либо кого-то другого, помимо Шолохова. И — продолжу мысль — не опровергнуто ни одного моего тезиса, доказывающего, с опорой на рукопись "Тихого Дона", авторство М.А.Шолохова.
Диалог с "крюковедами" практически невозможен, поскольку фактам и доказательствам они противопоставляют одно: измышления, цель которых, невзирая ни на какие аргументы, скомпрометировать великого русского писателя, равно как и своих оппонентов. Для этого используется любая выдумка, любой эпатаж. Тот же израильский публицист Бар-Селла, придумавший без всяких документальных оснований, будто "Тихий Дон" написал Краснушкин, обнародовал еще одну выдумку — будто роман "Они сражались за Родину" написал... Андрей Платонов. Доказательству этой фантасмагорической идеи он посвятил книгу "Литературный котлован: проект "писатель Шолохов", изданную, казалось бы, серьезной "фирмой" — Российским Государственным Гуманитарным Университетом. Достойная оценка этим нелепым вымыслам Бар-Селлы дана в статье одного из лучших знатоков творчества А.Платонова, Н.В.Корниенко "Авторство" Шолохова как доходная тема, или почему Андрей Платонов не писал роман "Они сражались за Родину" ("Наш современник", №11, 2005 г.).
Нападки на Шолохова, продолжающиеся и после его юбилея, и в самом деле являются доходным ремеслом узкой группы маргиналов, не имеющих ничего общего ни с наукой, ни с литературой, упорно продолжающих навязывать обществу придуманную ими скандальную идею. Отсутствие реальных фактов, документов, доказательств, при патологическом неприятии М.А.Шолохова, заставляет их идти на любые домыслы, использовать аргументы, не имеющие ничего общего с наукой.
Разве позволительно в качестве аргумента в поддержку авторства Крюкова опираться, к примеру, на такой бульварный "источник", как книга Л.Гендлина "Исповедь любовницы Сталина", о которой опубликован уже не один фельетон? Еще 2 октября 1992г. в "Независимой газете" была напечатана статья "Фальсификация", в которой эта книга характеризуется как откровенная фальшивка, выдуманная безответственным автором. В этой книге оклеветана прославленная солистка Большого театра Вера Александровна Давыдова, представленная — на основе фальсифицированных Гендлиным, а на самом деле несуществующих ее "воспоминаний" — любовницей Сталина, а также Кирова, Ягоды, Ежова, Буденного и многих других.
И вот на такой скандальный и мутный "источник", полностью дезавуированный в моей книге, вновь пытаются опереться "крюковеды", как чуть ли не на главный аргумент в подтверждение того, будто "Тихий Дон" написал не Шолохов, а Крюков.
Вот что, по словам Гендлина, рассказал Довыдовой писатель Б. Пильняк: "...В станице Новокорсунской писателю указали дом, где квартировала отправившаяся на поиски могилы сына мать Ф.Д.Крюкова, — повествует Л.Гендлин. — От нее Пильняк узнал, что Шолохов был каким-то образом знаком с Федором Дмитриевичем и даже посвящен в его творческие планы. Во всяком случае, после панихиды по Крюкову, отслуженной бесплатно священником станицы Глазуновской, Шолохов неожиданно заявился к матери Федора Дмитриевича. "Не торопясь, степенно, по-стариковски отхлебывая из блюдечка чай, сахарок грыз вприкуску, с аппетитом уплетал баранки с медом, единственное угощение, которое было. Поинтересовался здоровьем хозяйки, посетовал, но слез не пролил, что умер его "товарищ и лучший друг".
Последнее было чистой воды хлестаковщиной. Но для убитой горем матери — соломинкой, за которую можно было ухватиться и как-то утешиться. Не удивительно, что она задала Шолохову наиболее волнующий ее вопрос: "Михаил Александрович, куда, по-вашему, могли деться тетради сына? "Лицо Шолохова, — рассказывал Пильняк, — уши, руки покрылись круглыми красными пятнами. — Откуда мне знать? Возможно, сумку вместе с Федей закопали в братскую могилу? А может, кто и подобрал..."
…Рассказ Пильняка о матери Крюкова завершился тем, что 15 января 1928 года соседи принесли ей свежую, но порядочно истрепанную книжку "Октября". "Не поверила своим глазам, думала, что такое может во сне только присниться. Под своей фамилией Шолохов начал печатать книгу моего сына, которую назвал "Тихий Дон". Он почти ничего не изменил, даже некоторые имена действующих лиц оставил прежними".
Текст Л.Гендлина как раз и является "чистой воды хлестаковщиной", от начала до конца выдумкой безответственного неграмотного журналиста.
Отправив мать Крюкова на поиски могилы сына в станицу Новокорсунскую, Гендлин даже не поинтересовался — а была ли она к этому времени жива? Между тем, как свидетельствует биограф Крюкова М.Астапенко, после смерти писателя в живых оставались только его приёмный сын Петр, который находился в эмиграции и погиб, участвуя во французском движении сопротивления, и сестра Мария Дмитриевна, умершая в 1935 году.
Столь же нелепы и слова Гендлина о том, будто после смерти Крюкова и панихиды в 1920 году Шолохов, которому было в эту пору 15 лет, пил чай с сахаром и баранками с матерью Крюкова и "сетовал", что умер его "товарищ и лучший друг".
Обращение "крюковедов" к аргументации подобного качества свидетельствует, что отсутствие аргументации заставляет их прибегать к откровенно бульварным приемам и методам полемики…
Это, несомненно, вносит элемент аморальности в научное исследование".




"Элемент аморальности", который "крюковеды" вносят в научное исследование, исключает серьезный научный спор. Наиболее приемлемым жанром разговора с нами является фельетон.
Главной трибуной и опорой "крюковедения" стала сегодня "Академия Ре-Цепептуализма", — оказывается, есть и такая среди десятков, сотен самых разнообразных "академий", как грибы возникавших в постсоветский период и расплодивших тьму так называемых "академиков". "Академия Ре-Цепептуализма" декларирует "новое направление литературы третьего тысячелетия — Ре-Цептуализм (Рецептуализм)", основанное "классиком Бронзового века, академиком, писателем" Юрием Кувалдиным и "искусствоведом, классификатором русской культуры, академиком Славой Леном, автором стихотворения "Умерла моя Россия. И пропал ее народ".
"Манифест "Ре-цептуализма" гласит:
" — Все отменить! Ре-Цептуализм — искусство третьего тысячелетия. Ре-Цептуализм — искусство второй рефлексии. Само-из-себя творчество и одновременно — само-в-себе истолкование" (да здравствует двуликий Янус!)"
Итак: все отменить! Без России и народа — в третье тысячелетие, — такова суть "двуликого Януса Ре-Цептуализма".
В этой опереточности, нарочитой эпатажности громких речений, всеобъемлющем нигилизме по отношению к давнему и недавнему прошлому слышится что-то очень знакомое: отзвук пролеткульт-рапповских времен.
Этот отзвук явственно слышен и на страницах журнала "Наша улица", печатном органе этого "нового направления". Когда один из "академиков-рецептуалистов" на вечере "Академии" в ЦДЛ назвал в качестве возможного "первого номера" этого "нового направления" Николая Рубцова, "в зале смех: ха-ха-ха!"
Отношение "Рецептуалистов" к Шолохову, к большой русской литературе пронизано откровенной неприязнью. По мнению "основателя рецептуализма", "классика Бронзового века" и редактора журнала "Наша улица" Ю.Кувалдина, Шолохов был "просто неграмотным и не написал вообще ни одной строчки", "На роман "Тихий Дон", пишет "рецептуалист", — пришлепано имя неграмотного пацана Шолохова".
На страницах журнала "На нашей улице" произрастают те же "заросли развесистой клюквы", что и в "Страстях по "Тихому Дону". Журнальчик Кувалдина без всякого стыда тиражирует все ту же фальсификацию Гендлина: "Борис Пильняк оставил мемуары о том, как не Глазуновский, а Вёшенский "писатель" Миша, которому в 1920 году было 15 лет, явился к матери Крюкова после того, как тот умер, и сказал, что Крюков был его "товарищ и лучший друг". А когда мать спросила гостя: а где тетради ее сына (которые находились в его сумке), куда они могли деться, тот покрылся "круглыми красными пятнами" и сказал: откуда мне знать? Может быть, их "вместе с Федей закопали в братскую могилу?", а может быть, кто и подобрал их, "бумага всегда нужна для курева и по всяким разным надобностям".
"Элемент аморальности" проявляет себя в прямом подлоге: скандальная фальсификация Л.Гендлина, разоблаченная в печати и — подробно — в моей книге, ничтоже сумняшися выдается за якобы реально существующие мемуары Бориса Пильняка, будто бы доказывающие авторство Крюкова.
Будем продираться дальше сквозь заросли "развесистой клюквы" в садах "академии рецептуализма". Читаем: "Федор Крюков покинул сей свет в 1920 году, в возрасте 50 лет, то есть в самом "расцвете лет и творческих сил", если пользоваться избитой, но по сути точной фразой. Умер он, по официальной версии, от тифа, на Кубани, в станице Новокорсунской (или Челбасской), когда отступал с Деникиным к Новороссийску. Похоронен в братской могиле, у монастырской ограды. Когда умирал, около него, как пишет Самарин в своей книге "Страсти по "Тихому Дону", находился будущий тесть Вешенского советского классика Петр Громославскй, писарь казачьего полка и посредственный писатель, который печатался в "Донских ведомостях", редактируемых в годы гражданской войны Крюковым, и который, как и Крюков, был белогвардейцем, но потом перешел на сторону советской власти, спасая свою шкуру и увидев в служении советской власти большую личную выгоду и большую перспективу для себя и для своей родни, и не только моральную, но и материальную. Критик Рой Медведев считает, что Громославский участвовал в похоронах Крюкова и пригреб сумку (или "кованый" сундучок?) с бумагами Крюкова и завладел его русским "литературным" богатством, его архивом. А некоторые исследователи считают, что Петр Громославскй помог (отравил) Федору Крюкову уйти на тот свет".
В этих фантазиях опять-аки нет ни слова правды — все выдумано от начала до конца. Петр Громославский никогда не был ни журналистом, ни "посредственным писателем", никогда не печатался в редактируемых Крюковым "Донских ведомостях". "Антишолоховедами", выдумавшими всю эту историю, не предъявлено ни одной строчки, хоть где-нибудь напечатанной Громославским. Не существует ни одного свидетельства, ни одного документального подтверждения, что Громославский был дружен с Крюковым, сопровождал его в отступлении, был рядом с Крюковым во время его смерти, участвовал в его похоронах и "пригреб сумку" (или "кованый сундучок"). Все эти выдумки "антишолоховедов" документально разоблачены в моей книге. А уж заявление "академика Рецептуализма", будто Громославский "помог (отравил) Федору Крюкову уйти на тот свет", — носит просто клинический характер. Такова беспредельная безответственность современного "крюковедения" в их отношении к слову и аргументации.
…Методология "развесистой клюквы", рассчитанная на доверчивого читателя, который не будет проверять по первоисточникам и документам выдумки "крюковедов", пронизывает все их писания. Не имея возможности найти хоть какие-то новые факты, подтверждающие их измышления, они без угрызений совести тиражируют эти выдумки друг друга, скрывая от читателя, что они уже полностью опровергнуты наукой.
"Крючковеды"-"рецептуалисты" поносят не только Шолохова, но и его великое творение — "Тихий Дон". Для Солженицына, пусть и сомневавшегося в авторстве Шолохова, "Тихий Дон" являлся великим романом, творением "несравненного гения". А для пошляков из "Академии Рецептуализма" роман "Тихий Дон" "состоит из адаптированных (приспособленных под нечто среднеарифметическое) текстов разных авторов и редакторов".
По мере того, как "крюковедение" теряло свои позиции и превращалось в малопочтенное маргинальное занятие, в его рядах росла не только озлобленность, но и растерянность. В качестве возможных авторов "Тихого Дона" назывались все новые и новые имена. Ситуация становилась комедийной. Вслед за Крюковым появился Краснушкин, потом — Серафимович, потом — тесть Шолохова Громославский, потом — полковник Войска Донского Иван Родионов, и т.д. Авторы "Тихого Дона" плодились как дети лейтенанта Шмидта в известном юмористическом романе. Видимо, по этой причине у "антишолоховедов", в конце концов, возникла "новаторская" мысль, озвученная на страницах журнала "Наша улица", — объединить "разных авторов и редактора" в одну "бригаду", якобы и создавшую "Тихий Дон". Впрочем, ничего новаторского в этой мысли нет — "бригадный метод" вхождения в литературу и искусство — популярная рапповская идея 20-х годов прошлого века. "В искусство надо вламываться бандой" — заявляет со страниц журнальчика "Наша улица" автор "манифеста рецептуализма", "поэт, искусствовед, классификатор русской культуры, академик" Слава Лен.
Цель у этих "двуликих Янусов", именующих себя "литературными европейцами", "академиками" выдуманного ими "рецептуализма", одна: "отменить" все лучшее в русской литературе. И в первую очередь — М.А.Шолохова и его роман "Тихий Дон", как творение непревзойденного гения, выразившего величие и трагизм минувшего века, русского века в мировой истории.
Не располагая хоть сколько-нибудь серьезными, доказательными аргументами, "крюковеды" для достижения своей цели используют самые недостойные, запрещенные приемы, не брезгуя прямым оскорблением памяти великого русского писателя даже в год его столетнего юбилея. Подобные методы спора находятся за пределами не только науки, но элементарных человеческих приличий. Это бессилие в аргументации и низость в поведении говорят только об одном: "антишолоховедение" потерпело полный и окончательный крах.