А.В.Голубинцев "РУССКАЯ ВАНДЕЯ"

Часть 1. “Усть-Хоперское восстание”. Восстание на верхнем Дону в феврале-мае 1918 года.



1. Осиное гнездо

Февраль 1918 года на исходе1. Не стало на Дону атамана. Разгромлен и загажен Новочеркасск. Помутились головы у казаков - трудно стало старикам сдерживать буйную молодежь - “фронтовиков”. Уже почти повсюду на Дону Советы сменили атаманов, но свято блюдут усть-хоперцы старину, чтут старики порядки и обычаи дедовские: все еще атаман правит станицей, в домах портреты царские, казаки в погонах.
Недаром славится Усть-Хоперская станица по всему Тихому Дону, и орлы, и коршуны вылетали из нее: и славный атаман генерал Каледин, и лихой казак Кузьма Крючков2, и печальной памяти “красный атаман Дона”, “президент Донской Советской республики” подхорунжий Подтелков.
Слывет станица в округе “контрреволюционной” и “белогвардейской”, но пока еще не решаются красные власти круто расправиться: боятся трогать это “осиное гнездо”.
Шлет из Усть-Медведицы3 окружной комиссар, бывший войсковой старшина Филипп Миронов4 грозные приказы: упразднить атамана и избрать Совет, грозит в случае неповиновения прислать карательный отряд. Мнутся старики, но делать нечего, предложили станичному атаману называться “председателем” -плюнул старик и отказался. Попробовали выбирать -нет охотников представлять Советскую власть. Наконец уговорили подхорунжего Атланова: “Если и ты откажешься - мужика назначут”. Довод основательный.
С выбором Совета жизнь потекла как будто по-прежнему, только на майдан стали являться “иногородние”; зазвучали непрерывные речи о равенстве, о раздаче казачьей земли мужикам, об уравнительно-трудовом землепользовании; стали читаться декреты и приказы всякого рода, ничего доброго не сулившие казакам, и т. п.
Долго крепились казаки, слушая наглые речи “хохлов”, один из которых, сапожник Капустин, разошелся вовсю и, убеждая упрямых стариков, сказал: “У вас, старики, бороды длинные, да головы глупые!”. Это переполнило чашу терпения - сорвался с места урядник Осин, ударом кулака сшиб нахала с трибуны, старики подхватили и, избив до полусмерти, выбросили из станичного правления.
Дня через три Осин и еще три казака были вызваны окружным комиссаром товарищем Мироновым в Усть-Медведицу на расправу. Заупрямились старики, не желая выдавать, и только угроза прислать карательный отряд и взять силою заставила отпустить Осина.
По прибытии в окружной Совет Осин был избит, предстал перед революционным трибуналом и, отсидев около двух недель в тюрьме, возвратился домой.
Декреты, вызывающее поведение иногородних, случай с Осиным создали настроение неудовольствия, обиды, боязни за будущее; это чувство росло, ширилось, вызывая острую ненависть к новым порядкам. Чувствовалось, что наступила пора использовать это настроение. Почва для работы была благоприятна. Нужна только искра.
***
Распустив по приказанию донского атамана Каледина по домам в бессрочный отпуск, с оружием, приведенный мною с Румынского фронта 3-й Донской казачий Ермака Тимофеева полк, я 15 февраля 1918 года из станицы Глазуновской переехал в станицу Усть-Хоперскую, где и поселился в уединенном доме. Редко показываясь, внимательно следил за развивающимися событиями. Не вмешиваясь открыто в станичную жизнь, имея общение лишь с верными людьми, по большей части моими сослуживцами по 3-му полку, я с их помощью образовал небольшое ядро с целью поддерживать и развивать антибольшевистское настроение и направлять волю станицы к желаемой цели. На хуторах по указанию прапорщика Щелконогова и его отца К.Т. Щелконогова были намечены верные, твердые и убежденные люди, по большей части старики и выборные, которые изредка тайно приезжали ко мне по одиночке для доклада, обмена мыслями и получения инструкций. Здесь им объяснялись и толковались декреты и распоряжения красных властей, гибельные последствия этих декретов для казаков, необходимость и возможность сопротивления проведению их в жизнь, объяснялись события на Украине5 и значение их для Дона, положение на фронте, непрочность Советской власти и т. п.
Получив более или менее полную информацию, они возвращались домой, делились со своими хуторянами полученными сведениями, являясь вместе с тем и серьезными оппонентами заглядывавшим иногда на хутора с целью большевистской пропаганды гастролерам из Усть-Медведицы.
Кроме того, связь с хуторами постоянно поддерживалась при помощи многочисленных моих сослуживцев по 3-му полку.
Работать в более широком масштабе можно было только при помощи и через съезды хуторских Советов, невидимо руководя их работой и обращая постановления их в замаскированные воззвания к сплочению, сопротивлению и, наконец, к открытому неповиновению и восстанию с оружием в руках против Советской власти.
Узнав о времени и цели съезда хуторских Советов и о предполагаемых к обсуждению вопросах, я на отдельных клочках бумаги писал резолюции к будущему постановлению съезда по интересующим нас вопросам, а затем свой человек ехал в соседние хутора и передавал верным людям готовые решения, обыкновенно одному лицу только одну резолюцию, давая при этом, конечно, соответствующую инструкцию. Являясь на сход, выборный после дебатов просил слова и предлагал резолюцию, читая ее по бумажке. Гладко написанные фразы, отвечающие настроениям казаков, обычно принимались почти без изменения криками “В добрый час” и заносились в протокол решений съезда.
Таким образом была провалена объявленная Мироновым мобилизация: “Не отказываемся от мобилизации, но требуем роспуска и удаления красной гвардии из Усть-Медведицы и выдачи предварительно оружия на руки подлежащим мобилизации”.
Затем на приказ о сдаче казенного оружия съезд ответил, что оружия в станице вообще очень мало и что оно необходимо для защиты станицы от появившихся на севере банд.
Наконец было сделано постановление (следствие ареста и избиения урядника Осина), что в будущее время арест усть-хоперского гражданина может быть произведен только с разрешения местного Совета, а если кто-либо будет арестован усть-медведицкими властями, то немедленно всем выборным с хуторов явиться на сход в Усть-Хоперскую с оружием и привести с собою каждому по пяти вооруженных казаков (хуторов в Усть-Хоперской станице свыше 30).
В каждом постановлении делалась приписка: “В целях поддержания связи разослать копии во все станицы округа для сведения”.
Говорят, что, читая усть-хоперские постановления, товарищ Миронов приходил в бешенство, кричал, рвал постановления, грозил карательным отрядом, но... дальше слов дело пока не шло.
Таким образом, забронировав себя последним постановлением от активного вмешательства усть-медведицких властей, Усть-Хоперская станица, получив название “контрреволюционной” и “белогвардейской”, стала недвусмысленно готовиться к восстанию.
— Вот отпахаемся и начнем, - говорили казаки. Но время шло, наступали праздники Св. Пасхи, чувствовалось, что если не начнем, то будем арестованы, ибо слухи уже проникли в Усть-Медведицу и местные шпионы-большевики усиленно зачастили свои визиты в окружной Совет к Миронову.
Ждать больше нельзя, все готово, нужен только толчок, только искра .
Оружие, посланное из Усть-Медведицы в крестьянскую слободу Чистяковку и перехваченное казаками хутора Каледина, и явилось этим толчком: “Советская власть вооружает "хохлов" против казаков!” - пронеслось по всем хуторам станицы; это переполнило чашу терпения и открыло глаза даже благожелательно смотревшим на Советскую власть.
Что же в это время делалось за пределами Усть-Медведицкого округа? Что делалось на Украине? Что делалось на юге Дона?
В этом отношении Усть-Хоперская была совершенно отрезана от остального мира - никаких сведений, никаких слухов. По советским данным, все обстоит благополучно, все тихо, все довольны. В последнее время даже газеты, из которых раньше можно было почерпнуть кой-какие сведения о событиях на Украине, стали задерживаться большевиком-почтмейстером. Правда, промелькнули было слухи, что в Новочеркасске что-то было на Пасху6, что немцы подходят к Каменской, а ездившие в Обливы за солью казаки хутора Каледина говорили, что слышали будто бы орудийную стрельбу к юго-востоку от станции Обливской (Суровикино), но сведения эти были какие-то робкие, неуверенные, проверять их было трудно и небезопасно, и поэтому они быстро заглохли. Местный же почтмейстер, ярый сторонник Советской власти, заявлял всем, что все это вздор, что всюду спокойно и Советская власть установилась прочно и твердо.
На 24 апреля был назначен съезд Советов станицы. Если и это собрание кончится без результата, то ждать больше нечего. Лошади готовы, отдохнули, перекованы, в сумах заготовлены патроны и провизия: надо уходить на Украину, тем более что получено тайное предупреждение от одного из членов Усть-Медведицкого окружного Совета, что на днях из Усть-Медведицы в Усть-Хоперскую будет отправлена вооруженная команда для производства арестов, причем я должен быть арестован в первую голову.
2. Усть-Хоперское восстание
“Журнал военных действий Усть-Хоперского отряда7”
Начатое 24 апреля, на следующий день, то есть 25-го, мирно протекало совещание съезда советов станицы Усть-Хоперской, занимаясь разрешением мирных жизненных вопросов и задач, неразрывно связанных с наступлением весны. Были и тихие мирные разговоры, прорезались и бурные прения, возбуждавшие весь съезд. Но время протекало, проходило возбуждение, и дело делалось своим обычным порядком.
Предстояло избрать делегатов на окружной съезд представителей земельных комитетов и дать им соответствующий наказ, который являлся бы отзвуком на “Общие положения о земельных комитетах”8.
Особенно не нравился станичникам маленький по размерам, но огромный по содержанию параграф положений, в котором указывалось на то, что к предметам ведения губернских земельных комитетов относится “фактическое изъятие земли, построек, инвентаря, сельскохозяйственных продуктов и материалов из владения частных лиц”.
Туманное представление о прелестях уравнительно-трудового пользования землей и инвентарем, неясное очертание глубин социализма уже и раньше мерещились многим казакам, не потерявшим еще здравый житейский смысл; уже давно некоторые поговаривали, что дело привело к тому, что у казаков только “кизи”9 казачьи остались; но были еще и такие, которые утверждали, что “земля есть дух”, что “она не сделана руками человека”, а потому, следовательно, она и не должна принадлежать никому. В то же время последние являлись собственниками - и твердыми, конечно, собственниками - таких предметов социального обихода, как коровы, лошади, овцы и прочая живность, которая, разумеется, ни в коем случае не могла быть делом рук человеческих.
Особенное упорство в отстаивании этого положения проявляло местное иногороднее население - “наплыв”, по выражению казаков. Незначительная часть казачьего населения старалась поддержать иногородних в этом отношении. Такое же, если не хуже, было и отношение к Советской власти, к “красно-гвардии”, как ее здесь называли, ко всяким съездам Советов и к декретам нынешнего правительства. Те же защитники и те же противники, то же соотношение сил. Особую тревогу в казачьем населении вызвал тот факт, что по постановлению окружного исполнительного комитета из Усть-Медведицы было отправлено несколько транспортов оружия для крестьянской слободы Чистяковки.
Желания Советской власти оказались ясными и меры вполне недвусмысленными. Брожение началось и особенно усилилось после того, как вооруженные чистяковцы обстреляли Чернышевских конвоиров, которые гнали пленных красногвардейцев. Чистяковцы хотели освободить последних. Такой оборот дела сильно не нравился казакам, и безоружные чернышевцы, попросив помощи у усть-хоперцев, решили ликвидировать чистяковское выступление. На братский зов в один момент откликнулись казаки хутора Каледина. Под руководством подъесаула Шурупова и с их помощью чистяковское дело было исполнено.
Просьба чернышевцев о помощи в Усть-Хоперскую станицу была передана в 2 часа дня 25 апреля Николаем Гавриловичем Гавриловым, который явился на съезд советов, доложил выборным о ходе событий в районах станиц Казанской, Мигулинской и Чернышевской и прочитал постановление граждан хутора Большого об объявлении мобилизации в целях защиты своих интересов, освобождения от красной гвардии и прочей социальной дребедени, которой так полны в настоящее время все стороны нашей жизни.
Искра была брошена, братский зов чернышевцев и большанцев был услышан, и в 3 часа 30 минут дня соответственное решение было принято и съезд вынес постановление, копия которого приводится ниже:
“Постановление съезда советов Усть-Хоперской станицы
№144
1918 года, 25 апреля
1. Общее собрание граждан станицы и хуторов постановило: не подчиняться существующей Советской власти и всеми мерами задерживать красногвардейцев.
2. Немедленно приступить к принудительной мобилизации населения станицы Усть-Хоперской и прилежащих к ней хуторов, (мужского пола) вышеозначенных поселений, способных носить оружие, от 17 по 50 лет включительно. Лицам духовного звания (священникам, дьяконам и псаломщикам) предоставляется право добровольной мобилизации.
3. Сейчас же мобилизовать подлежащие годы, выдать им нарезное оружие и патроны, находящиеся у населения; те лица, которые утаят оружие, подвергаются денежному штрафу в размере 500 рублей или 50 розгам.
4. Командный состав должен быть из офицеров, которым вменяется право распределять между собою все командные должности.
5. Начальником гарнизона Усть-Хоперской станицы и прилежащих к ней хуторов (кроме Большого и Усть-Клинового) назначается войсковой старшина Голубинцев; начальником штаба гарнизона – подпоручик Иванов и комендантом гарнизона - прапорщик Щелконогов, которые пользуются правами согласно правил старого устава о военной службе.
6. Лица, уклоняющиеся по неуважительным причинам идти с восставшим населением на защиту интересов, а также за отлучку и побег после объявления мобилизации, подвергаются наказанию вплоть до смертной казни.
Председатель Никуличев Товарищ председателя И.Багров
Секретарь Токарев”.
Ответственное решение, таким образом, было вынесено и от слов необходимо было перейти к делу. Первое и самое важное, что было сделано в этом направлении, это то, что на местный телеграф был поставлен контроль, дабы оттуда не могли дать сведений в Усть-Медведицу о положении на местах. Сейчас же в здание станичного правления были приглашены офицеры, которые были ознакомлены с решением съезда Советов и приглашены руководить народным движением. Тут же часа через полтора-два были сформированы конные разъезды из добровольцев и высланы по дорогам, ведущим к Усть-Медведице. Ознакомившись с положением дела, господа офицеры отправились на совещание, результатом которого явился приказ:
“Приказ по гарнизону станицы Усть-Хоперской
№1
25 апреля 1918 года
1. Сего числа, согласно постановления станичного схода, я принял на себя обязанности начальника гарнизона станицы Усть-Хоперской.
2. Приказываю подпоручику Иванову вступить в исполнение обязанностей начальника штаба гарнизона.
3. Поручику Пархоменко принять командование формируемой пешей сотней.
4. Прапорщик Русак назначается младшим офицером в пешую сотню.
5. Прапорщику Щелконогову вступить в исполнение обязанностей коменданта станицы Усть-Хоперской.

6. В состав гарнизона станицы Усть-Хоперской входят хутора: Рыбинский, Избушный, Бобровский и Зимовный, которым мобилизоваться сегодня в станице Усть-Хоперской. Остальным хуторам станицы завтра, 26 апреля, к 5 часам вечера прибыть для мобилизации на хутор Большой Усть-Хоперской станицы.

7. Сотника Красноглазова назначаю командиром формируемой конной сотни.

8. Хорунжий Говорухин и прапорщик Наумов назначаются младшими офицерами в конную сотню.

9. Зауряд-прапорщика10 Красноглазова назначаю комендантом местной почтово-телеграфной конторы.

10. Зауряд-военному чиновнику Щеголакову состоять в распоряжении начальника штаба.

Начальник гарнизона войсковой старшина Голубинцев

Начальник штаба подпоручик Иванов”.

Таким образом, народное движение получило первичную форму, первичный зародыш, из которого должна была развиться мощная, истинно народная организация, отстаивающая свои права, свою жизнь, свою свободу. Необходимо было дать полную возможность этому зародышу развиться, свободно работать вне опасности и вне влияния вредного элемента, зараженного духом преступно-безумного большевизма. Важно было, находясь под рукой противника, расположившегося в Усть-Медведице, наскоро создать прочную гарантию для успешного проведения мобилизации. Это было достигнуто. Временный контроль с почты был снят и заменен постоянной комендатурой. Начальник почтово-телеграфной конторы был арестован и отрешен от должности, которую занял почтово-телеграфный чиновник Гаврилов. По постановлению схода были арестованы вожаки местной “пролетарщины”, среди которых был и почтальон. Между 4 и 5 часами уже были организованы конные разъезды и пешие посты, которые к этому времени исполняли возложенные на них задачи, и уже к вечеру результаты этой работы сказались в том, что в Усть-Хоперскую были доставлены перебежчики, несшие в противный лагерь донесения о событиях, происходящих в станице. Но пойманы были не все, некоторым из них, явно уличенным и уже открытым, Куликову Ефиму (лет 17-18) и Даниилу (по-житейски Долька) Романову (лет 19-20) удалось добраться до Усть-Медведицы и ударить челом всесильному в то время Миронову, офицеру с темным и преступным прошлым, беспринципному честолюбцу. Подобное паломничество было предпринято и еще кое-кем из местных жителей, между которыми были даже и женщины.

Меж тем формирование сотен происходило ускоренным темпом, и указанные выше перебежчики дали Миронову сведения о численности уже сформированных к этому времени частей. Из перехваченной телеграммы видно, что противник имел сравнительно точные сведения о численности нашего отряда:

“У аппарата товарищ Горячих и член окружного исполнительного комитета Блинов11.

Сегодня из Усть-Хоперской прибыли два беженца, которые передали следующее: подполковник Голубинцев мобилизует от 17 до 50 лет, кто не желает, тех заставляет силою оружия, даже и крестьян, пехоту и конницу. Пехоты в первый день уже набрали 150 человек и конницы 100 коней, но пока что оружия у них очень мало. В Вешенскую они послали делегацию за пушками. Есть сведения, что у них в Вешенской... орудий, посты их высланы в 12 верстах от Усть-Медведицкой и кроме этих постов заняты хутора Большой, Царица и хутор Каледин, где арестовали двух делегатов Чернышевской волости, которые везли двадцать...”.

Для ограждения мобилизации от всяких случайностей и для более планомерной организации отдельных боевых частей по юрту12 станицы Усть-Хоперской были назначены два главных сборных пункта: один из них - станица Усть-Хоперская, к которой отнесены были хутора Рыбинский, Избушный, Бобровский и Зимовной; другой - хутор Большой, куда должны были отойти остальные хутора станицы. В первый же день стали поступать донесения от разъездов со сведениями о противнике. Первое донесение поступило от прапорщика Наумова, начальника разъезда № 2, направленного в сторону Усть-Медведицы:

“Разъезд № 2. 9 часов 25 минут вечера. Хутор Кузнечиков. Начальнику гарнизона станицы Усть-Хоперской.

Доношу, что разъезд № 2 прибыл благополучно на хутор Кузнечиков. Переправа находится на хуторе Ше-мякином, куда послано за ней 7 человек привести сюда. Хуторской председатель хутора Рыбинского распорядился выслать 8 человек для охраны берега и 8 на дорогу. Мне донесено, что этим разъездом задержаны подозрительные лица, стремившиеся переправиться на лодке через Дон. По частным сведениям, партия большевиков переправляется обратно из Усть-Медведицы. Кроме того, сообщено, что какой-то Степка Рябой, видимо Степан Федоров Андреев (Буза), отправился на Усть-Медведицу. Желательно узнать, дома ли он.

Начальник разъезда прапорщик Наумов”.

Самое живейшее участие в организации отрядов принял хутор Рыбинский, жители которого без разговоров, как один человек, примкнули к народному движению.

Хутор Избушный несколько медлил под влиянием агитации подхорунжего Кривова, отдавшего дань большевизму.

Организация отрядов в хуторе Бобровском тормозилась разложившейся частью населения под непосредственным руководством матроса Анфиногенова, у которого на хуторе было очень много родственников из инородного и казачьего сословия; но как бы то ни было, сильное чувство, бодрый дух и сознание правоты своего дела со стороны здорового элемента взяли верх, и упрямое до бессмысленности тяготение к большевизму в первый же день было сломано, инертное отношение многих к происходившим и происходящим событиям разрушено, и еле заметное раньше чувство великой и неотвратимой необходимости стало получать все более и более реальные формы. Чувствовалось беспощадное бессилие одних, преимущественно разделяющих платформу Советской власти, их жалкая, недоумевающая растерянность, раскаяние прозревших “блудных сынов”, возвратившихся с фронта, лихорадочность действий ставших у аппарата налаживания организации и яркое, красочное спокойствие стариков, озаренное светлой, яркой и радостной надеждой на успех в предпринятом деле.

Везде и всюду витала эта надежда, эта радость начала воскресения, и только она одна окрыляла восставший народ и заставляла почти безоружные части совершить великий подвиг изгнания торгующих совестью из пределов родных полей.

А недостаток вооружения был поразительный: существовали сотни, в которых к моменту выступления насчитывалось по 12 винтовок; пешие же части были совершенно безоружны. О средствах же, необходимых для приобретения довольствия и фуража, и думать было нечего.

Эта надежда, эта тихая радость и тут совершила чудо, после которого положение стало совершенно определенным.

Начальником гарнизона станицы Усть-Хоперской было выпущено следующее:

“Воззвание к вольным хуторам и станицам Тихого Дона”

Ударил час. Загудел позывный колокол, и Тихий Дон, защищая свою волю и благосостояние, поднялся как один человек против обманщиков, угнетателей, грабителей мирного населения.

Отцы и братья казаки, в тяжелое время, в грозный час жизни ушедшие на защиту ваших интересов, да не будут оставлены вами!

Ваш долг и ваша прямая обязанность накормить бойцов, сражающихся за ваши и народные интересы, охраняющих тяжелым трудом добытое вами добро.

Не пожалейте капли хлеба и провианта, дабы не отдать потом моря вашего добра, ибо придет хам, а он уже близок, и от цветущих хуторов и станиц останется один пепел.

Стоя на страже сражающихся за вас, приказываю каждому хутору, каждому поселению, впредь до особого распоряжения, наладить на первый случай своими средствами, на своих подводах подвоз и доставку провианта и фуража к частям, мобилизованным из этих поселений.

Помните - спорить не время. Каждая минута дорога. Дружно все как один:

За Тихий Дон!

За казачью волю!

Начальник гарнизона станицы Усть-Хоперской войсковой старшина Голубинцев Начальник штаба подпоручик Иванов”.

Это воззвание среди населения встретило в высшей степени теплый прием. Помогали все, кто чем мог и как мог.

26 апреля в 6 часов утра на имя начальника гарнизона станицы Усть-Хоперской было получено в штабе следующее донесение:

“Разъезд № 2.4 часа 35 минут утра.

Хутор Кузнечики.

Начальнику гарнизона станицы Усть-Хоперской.

Доношу, что ночь прошла благополучно. Паром доставлен сюда на хутор. При высылке разъезда № 1 желательно снабжать казаков сеном, т. к. приходится быть в чистом поле. Настроение жителей к нам сочувственное и, по словам хуторского председателя, хуторской сбор выразил вчера готовность защищать казачество.

Начальник разъезда прапорщик Наумов”.

Вскоре была сформирована и конная сотня, командир которой сотник Красноглазое получил уже предписание выступить на хутор Рыбный, отправив разъезды дальше в сторону Усть-Медведицы. Одновременно с этим по хуторам станицы Усть-Хоперской и некоторым хуторам станицы Усть-Медведицкой были разосланы воззвания, копии которых приводятся ниже:

“Воззвание

Отцы и братья казаки!

Пришел час решить судьбу Тихого Дона!

Ваше счастье в ваших руках. Казачья доблесть требует от вас только одного призыва, одного клича:

К оружию!

Не дожидайтесь особых приглашений. Поднимайтесь все как один человек в единой воле, в едином желании победить или умереть!

Ибо теперь наша жизнь - наша победа!

Наши Мироновы - наша смерть!

Пусть погибнет один предатель с кучкой своих подлых приверженцев, дав право на жизнь и на лучшее будущее сотням тысяч лучших людей!

Казаки, помните о Миронове!

Помните о человеке, за чечевичную похлебку продавшем Дон и наводнившем его разнузданными бандами красногвардейцев.

Казаки, помните Чистяковку, помните оружие, посылаемое для подкрепления ее в тыл вам!

Не забывайте "Иуд Искариотских", предавших вас на разграбление. Оплевавших и опоганивших Тихий Дон. С первых же дней революции положивших на вас пятно изменников. Связавших вас по рукам и по ногам. Обезоруживших ваших сыновей и братьев для более легкой расправы с вами.

Казаки, помните о мироновцах.

Воскресите былую доблесть донцов.

Начальник гарнизона станицы Усть-Хоперской войсковой старшина Голубинцев Начальник штаба подпоручик Иванов”.

Второе:

“Воззвание ко всем хуторам, советам и казакам хуторов” гласило:

“Казаки, в трудное время недорода на ваших полях каждый день дает нашему округу все новые и новые шайки пьяных разнузданных красногвардейцев, проедающих ваши народные деньги, ваши трудовые гроши.

Ваших сыновей и братьев обезоружили и устранили от охраны родного края, родных очагов, чтобы дать смертоносное оружие пришлым бандам хищников, призванных для установления порядка и уклада жизни у нас на Дону.

Помните: ответственное решение принято. Все как один человек сплотимся в едином порыве, в едином желании добыть похищенную у нас волю и право распоряжаться самим собою.

Боритесь за идеал свободы своей всеми средствами, какие найдутся в вашем распоряжении. Ни одного фунта хлеба, мяса, пшена грабителям-красногвардейцам. Ни одной капли провианта для красногвардейских банд, ни одного сведения, ни одного слова доноса в вражеский стан.

Дружно и с Богом вперед!

Казаки, прошлая доблесть зовет вас исполнить свой долг до конца.

С нами рука об руку идут Верхне-Донской, Первый и Второй Донские, Черкасский, Сальский и все низовье Дона13.

Начальник отряда станицы Усть-Хоперской войсковой старшина Голубинцев Начальник штаба подпоручик Иванов”.

26 апреля начали поступать различные донесения, просьбы и постановления хуторских обществ, которые показывали, что и на хуторах началась лихорадочная работа по организации движения.

Председатель хутора Бобровского просил начальника гарнизона станицы Усть-Хоперской о разрешении выставить охрану вверенного ему хутора из переписей старого возраста, мобилизованных в хуторе. Охрана должна состоять из людей честных и стойко охраняющих интересы казачества, причем все подозрительное должно быть отставлено и отстранено от несения этой ответственной службы.

Хуторское общество хутора Девяткина прислало следующее постановление, которое отчасти показалось странноватым ввиду того обстоятельства, что смысл его походил несколько на занимательное постановление присяжных заседателей, сводящееся к форме: “Не виновен, но не заслуживает снисхождения”.

Девяткинцы оказались в этом постановлении отчаянными службистами и исполнителями постановления съезда Советов в станице Усть-Хоперской: они звонко забряцали мобилизационным оружием, угрожая “грабительским бандам” отказом в снисхождении, но все же отдали известную дань и, некоторым образом, “делегации”. Привожу копию этого постановления:

“Постановление

Мы, казаки хутора Девяткина, на общем собрании 8 сего мая, выслушав доклад председателя нашего хутора Анфима Герасимова Милашева и постановление станичного сбора от сего числа № 144 о немедленной мобилизации всех казаков и лиц иногороднего ведомства от 17 до 50 лет для защиты казачьих интересов, постановили: согласно постановления приступить к мобилизации, но так как много получено особенно тревожных сведений о нападении каких-то грабительских партий на окрестные населения наших казачьих хуторов, а в особенности о событиях в хуторе Шемякиной и Чистяковской волости, послать делегатов в названный хутор и не выступать впредь до тех пор, пока не возвратятся делегаты и не осветят нас подробно о предстоящих опасностях.

Председатель собрания M и л а ш е в”

По-видимому, пресловутые делегации не вышли еще из моды на хуторе Девяткином и, вероятно, всякие, хотя бы и спешные, дела и вопросы разрешались словами: “так что, нельзя ли делегацию”, аргументом, которому в числе многих других за время “великих свобод” научились фронтовики.

Совсем иной характер носило постановление, вынесенное хуторским обществом хутора Тюковного. Освободительное движение, начавшееся в станице Усть-Хоперской, было единодушно поддержано тюковновцами. Они писали:

“Постановление

Общее собрание хутора Тюковного под председательством хуторского атамана Иллариона Крючкова постановило:

1. Сейчас же мобилизовать всех казаков и иногородних лиц от 20 до 50 лет для защиты казачьих интересов и родного края от вторжения в пределы области Красной армии и гвардии, которая уничтожает и истребляет жилища и хозяйство казаков.

2. Завтра же, 26 апреля, выступить на сборный пункт в хутор Большой в распоряжение начальника гарнизона войскового старшины Голубинцева.

3. Все казаки, имеющие собственных лошадей, должны явиться на сборный пункт конными, в полном обмундировании, снаряжении и вооружении, у кого таковое имеется, как холодное, так и огнестрельное.

4. Пешие также должны явиться в тот же сборный пункт в полном обмундировании и вооружении.

5. Причем все казаки должны иметь провиант на три дня.

6. Хутор должен выслать при выступающем отряде три повозки, причем при них должно находиться по одному казаку.

7. Все подлежащие мобилизации казаки и иногородние должны без всякого сопротивления вступить в ряды. Лица же, не подчиняющиеся настоящему постановлению, должны быть объявлены изменниками и предателями и немедленно изгнаны из пределов Донской области.

8. В случае же появления дезертиров из нашего хуторского отряда подобные должны быть немедленно убиты, как предатели.

Настоящее постановление утверждаем нашими подписями

Тюковновский хуторской атаман Крючков

Граждане хутора...” (следуют подписи).

Постановление общества хутора Еланского носило не такой страстный характер. Оно отличалось наиболее спокойным, деловитым и даже хозяйственным отпечатком в вопросе проведения мобилизации для защиты своих интересов. Не забыт был даже пастух Плешаков, которого общество освободило от призыва по мобилизации. Еланцы писали:

“Общее собрание граждан хутора Еланского в своем полном собрании от 26 апреля 1918 года, обсудив тяжелое положение родного края и согласуясь с постановлением хутора Горбатова, решило постановить следующее:

1. По обнаружившейся уже опасности решило немедленно принять меры к пресечению этой опасности в корне.

2. Немедленно же мобилизовать всех годных носить оружие с 17-летнего возраста до 55 лет. Причем постановили: а) уклоняющиеся от мобилизации подлежат смертной казни; б) за утайку оружия и вообще боевых припасов подлежат штрафу в 500 рублей и 50 розгам.

3. Командование нашей армией надлежит чисто офицерскому составу.

4. Собрание порешило оставить при хуторе пастуха Сергея Михайловича Плешакова.

Настоящее постановление общества хутора Еланского единогласно принято.

Председатель хуторского Совета Растегаев Секретарь Василий Дубровин”.

В то же самое время и Усть-Медведицкий Совет не оставлял Усть-Хоперской станицы без своего благосклонного внимания. Как бы невзначай и между прочим в станице было получено высшей степени красноречивое предупреждение. Привожу его здесь, не меняя орфографии:


“Предупреждение”

Я Командующий 1-ой Донской Революционной Армией, прибывши в Усть-Медведицу с целью разогнать контр-революционные банды, в виду того что эти банды ушли в сторону, временно уезжая на ст. Себряково для регистрации оружия

Предупреждаю всех граждан что если за время моего отсутствия будут прибывать Агитаторы белой гвардии и население будет их поддерживать, а не предавать советской власти, представляя такими действиями возможность контр-революции поднять голову, то я двину всю свою 120.000 армию и не оставлю здесь камня на камне

Командующий 1-й Донской Революционной Армией Горячих

Адъютант Иван Барицков 1918 года, мая 8 дня н.с.

Усть-Медведица № 1415”.

Усть-хоперцы остались очень довольны вышеприведенным предупреждением, тем более что последнее ясно говорило как о целях посещения товарищем Горячих Усть-Медведицкого округа, так и о причинах его поспешного отъезда в Себряково. Как ни горяч был товарищ Горячих, все же в раскаленном воздухе юрта станицы Усть-Хоперской он не мог надолго акклиматизироваться, хотя на известную часть нашего населения и сумел навести известное настроение.

Пошли толки о том, что в Усть-Медведицу переправилось более 500 человек социальной пехоты, вооруженной от пят до зубов, что уже к переправе подошли части двух кавалерийских полков, движущихся в подкрепление пешим красногвардейцам, что уже на Березках установлены пушки, готовые привести в чувство опьяневших стариков и контрреволюционеров станицы Усть-Хоперской. Охали, вздыхали, что дело уже пропало, что все мы погибли и т. д., и т.д.

Между тем Усть-Медведицкий исполнительный комитет во главе с социал-гражданином из мордобойц Мироновым, введенный в курс событий, совершающихся в Усть-Хопре, подкрепил предупреждение товарища Горячих обещанием порадовать усть-хоперцев присылкой в станицу карательного отряда 26 апреля к 9 часам вечера. Это любезное обещание было передано по телеграфу в форме разговора гражданина Миронова с председателем Совета Ф. Никуличевым.

Милую беседу привожу ниже. Вызванный к аппарату Никуличев говорит Усть-Медведице:

— Председатель Никуличев.

— Я военный комиссар Миронов. Я приехать не мог, ибо получил вашу записку вчера в 2 часа дня. Нет ли чего интересного и неприятного у вас в станице или хуторах?

Никуличев. Все спокойно, интересного неприятного пока нет.

Миронов. Что делает в вашей станице полковник Голубинцев ?

Никуличев. На съезде Советов, его съезд просил организовать самозащиту от хулиганов, идущих под флагом Красной армии.

Миронов. С какой стороны и откуда они ждут этих хулиганов?

Никуличев. С верховьев Дона.

Mиронов. За что арестованы четыре человека?

Никуличев. По случаю недоверия населения.

Миронов. Кто именно арестован?

Никуличев. Я сейчас сведения не могу дать. Когда узнаю фамилии, тогда сообщу.

Миронов. Чем заслужили эти люди недоверие у населения?

Никуличев. Арестованы они для спасения их жизни.

Миронов. Сейчас у нас есть беглецы из проходивших через вашу станицу и говорят другое - то, что у вас есть сейчас. Большинство членов окружного Совета у аппарата, предлагаем арестованных выслать сюда и вместе с ними выслать делегацию от станицы и от сформированного Голубинцевым отряда для переговоров к 9 часам вечера сегодня. Если это не будет исполнено, все последствия ложатся на товарища Никуличева и его соучастников.

Никуличев. Арестованы они народом, и без разрешения съезда выслать их не могу.

Миронов. Без разговоров выслать арестованных и делегацию. За спину народа не прятаться, так делает сволочь в кавычках, о которой вы не писали.

Никуличев. Я за спину народа не прячусь, а исполняю его волю.

Миронов. Мы, члены окружного Совета, по воле того же народа просим исполнить нашу просьбу, чтобы не пролить крови того же народа.

Никуличев. Мы крови проливать не думаем.

Миронов. Категорически предлагаю исполнить, что сказано, в противном случае силою оружия заставлю исполнить. Просим не прикрываться флагом красноармейцев, пронося свой партизанский.

Никуличев. Посягательств на Советскую власть нет и партизан никаких нет. Я состою председателем и все члены на местах.

Миронов. Так требования исполнить к 9 часам. С появлением карательного отряда в Усть-Хоперской оружие сдать без выстрела. Если это будет сделано, то Совет поверит вам. Помните, что вся ответственность ложится на вас. До свиданья”.

В момент ведения переговоров станица Усть-Хоперская располагала следующими силами: двумя пешими сотнями, сбитыми наспех из людей самого разнокалиберного состава, и одной конной сотней.

Пешие сотни были совершенно безоружны, одна из них, сотня прапорщика Русака, была даже отпущена на дом, в хутора Бобровский и Зимовновский. О вооружении конной сотни долго говорить не приходится. Словом, если бы карательному отряду действительно вздумалось оказать честь станице Усть-Хоперской своим посещением, то винтовкам, бомбам и пулеметам красногвардейцев станица могла бы противопоставить около сотни шашек, 5-6 пик и 20-30 винтовок, среди которых видное место занимали обыкновенные охотничьи ружья. При таком положении дел перспектива борьбы с красными не могла обещать каких-либо положительных результатов, тем более, что скомплектованные сотни в большом количестве были составлены из элемента, склонного к ведению войны митингами и делегациями.

Ни один час 26 апреля не обходился без митинга, ни одно приказание не исполнялось без долгих разговоров, особенно пешими сотнями. Временами казалось, что игру в освобождение от Советской власти, затеянную 25 апреля, ожидает судьба мыльного пузыря, который под влиянием известных причин быстро принимает определенную форму, сохраняющуюся до известного предела... Как скоро наступит предел, за которым могла разразиться катастрофа, никто предугадать не мог. Но с каждым часом настроение делалось все более и более тревожным; элемент, социализирующий до большевизма, все выше и выше поднимал голову, становился все более и более задорным, но все же до решительных действий с этой стороны было еще далеко, и усть-хоперские большевики пока еще держались более или менее прилично, так как вчерашний подъем заставлял их работать за углами и не выступать открыто. Росту тревожного настроения способствовал факт задержания усть-медвецких мясников, которые приехали в Усть-Хоперскую для заготовки мяса. Мясники говорили, что на 27 апреля им заказано доставить мяса на 1000 человек. Местное население нервничало, и эта нервозность передавалась штабу, который решил, в случае невозможности задержать противника перед Усть-Хоперской, отступать с отрядом по дороге на хутор Большой, где шло формирование отрядов двадцати пяти хуторов станицы Усть-Хоперской.

Мелкий упорный дождь, похожий на осенний, еще усиливал тревожность настроения. Пришлось пережить несколько тревожных часов. Осведомленный о положении станицы войсковой старшина Голубинцев в 6 часов 20 минут вечера писал подпоручику Иванову:

“Завтра утром прибываю с хорошо вооруженным конным отрядом. Получил сведения, что у Миронова 46 человек конницы, пехота вся ушла. Миронов врет, примите меры на всякий случай. Отряд формирую из отборных людей - не беспокойтесь.

Делегаций никаких не принимайте. Переговоры будем вести тогда, когда ни одной красной сволочи не будет в Усть-Медведице. Население поголовно восстало. Прибыли отряды (подъесаула Шурупова) из-под Чис-тяковки. Отбито оружие и 400 голов скота. Арестованных ни в коем случае не выпускать. Казаки горят желанием идти на Усть-Медведицу.


Войсковой старшина Голубинцев.

Казаки, прибывшие из-за Дона, говорят, что красная гвардия бежит, бросая оружие. Делегаций не посылать”.

После вышеприведенного сообщения командиры конной и пешей сотен были осведомлены о положении Усть-Медведицы и получили предписание держаться до последней возможности.

Часов в 10 вечера штаб станицы Усть-Хоперской читал следующее:


“Часа через 2-3 прибудет в Усть-Хоперскую 1-я конная сотня. Озаботьтесь квартирами. Фураж пусть сегодня дадут жители. К утру сено прибудет отсюда. Через 2-3 часа после 1-й сотни прибывает 2-я конная сотня, хорошо вооруженная. Послано за пулеметами. Завтра еще прибудут подкрепления. Общий подъем.

Войсковой старшина Голубинцев”.

Одновременно с этим было получено и распоряжение о высылке арестованных Ломова, Капустина и почтальона Перфильева с сыном. Арестованные в ночь были отправлены на хутор Большой. Настроение штаба улучшилось. Явилась бодрость и уверенность в успехе.


3. Чрезвычайный съезд вольных хуторов и станиц Усть-Медведицкого округа

26 апреля, после полудня, на всех дорогах, ведущих к хутору Большому, видны были конные и пешие группы вооруженных казаков, направлявшихся туда для мобилизации. Отряды сопровождались подводами с провизией. К 5 часам вечера хутор Большой представлял обширный военный лагерь. На площади у училища хуторские атаманы и офицеры проверяли списки, оружие, патроны. Хуторские отряды сводились в сотни и передавались назначенным мною командирам, которые немедленно уводили свои сотни на квартиры в указанные районы для заканчивания формирования: разбивки на взводы, назначения младших начальников, распределения и учета имеющегося оружия и патронов.

Несмотря на темный дождливый день, настроение было бодрое, приподнятое и деловое. На хуторе Большом к этому времени уже была сформирована конная сотня, несшая ближайшую охрану хутора; от нее для охраны мобилизации и для разведки мною были высланы разъезды по направлению на Усть-Медведицу и Царицу.

С формированием приходилось особенно торопиться, так как из Усть-Хоперской через несколько часов после моего прибытия на хутор Большой были получены тревожные сведения, что нервность там усиливается, и являлась опасность, как бы усть-хоперцы не начали войны с посылки делегации.

Следует еще учесть, что хутор Большой в связи с событиями у Чистяковки мобилизовался еще 24 апреля, но сейчас же, после порыва, и здесь уже началась реакция и страх расправы и ответственности уже заметно чувствовался.

— Еще бы, какая смелость! Объявили войну России! – шептали малодушные.

Весть о мобилизации станицы Усть-Хоперской и приглашение всем хуторам и станицам Усть-Медведицкого округа прислать своих делегатов в тот же день разнеслась по всем станицам к югу от Дона, и 26-го вечером на хутор Большой стали прибывать делегаты и представители от хуторов и станиц: Усть-Медведицкой, Распопинской, Краснокутской, Перекопской, Клецкой, Кременской и даже Чернышевской и Ново-Григорьевской. Успех усть-хоперской мобилизации произвел на всех огромное впечатление и поднял дух.

Под влиянием этого впечатления в ночь с 26 на 27 апреля в училище состоялся Чрезвычайный съезд хуторов и станиц Усть-Медведицкого округа.

Выслушав мой доклад о положении и о дальнейшем плане действий, а также доклад усть-хоперского делегата И. П. Короткова (впоследствии члена Войскового круга), съезд решил присоединиться к усть-хоперцам и немедленно мобилизовать все станицы и хутора Усть-Медведицкого округа, избрав начальника Усть-Хоперского отряда войскового старшину Голубинцева Александра Васильевича командующим освободительными войсками вольных хуторов и станиц Усть-Медведицкого округа.

Затем по моему предложению был избран Совет вольных хуторов и станиц и продовольственная комиссия.

Привожу по памяти постановление съезда:

“Постановление

Чрезвычайного съезда Советов вольных хуторов и станиц Усть-Медведицкого округа

№1 27 апреля 1918 г. хутор Большой Усть-Хоперской станицы

Чрезвычайный съезд делегатов от хуторов и станиц Усть-Медведицкого округа, выслушав доклады начальника Усть-Хоперского отряда войскового старшины Голубинцева и делегата Усть-Хоперской станицы Ив. П. Короткова, постановил:

1. Не подчиняться существующей Советской власти и объявить восстание против Советской власти с целью изгнания Красной гвардии из пределов округа и восстановления казачьей власти.

2. Объявляется мобилизация всех способных носить оружие до 50-летнего возраста.

3. Командующим Освободительными войсками вольных хуторов и станиц Усть-Медведицкого округа назначается войсковой старшина Голубинцев; начальником штаба подъесаул Сучилин.

4. По предложению войскового старшины Голубинцева избирается Совет вольных хуторов и станиц при командующем Освободительными войсками Усть-Медведицкого округа в составе сотника Веденина, хорунжего Лащенова, урядника Алферова, казака Алферова и казака Лащенова с задачей чинить суд и расправу и содействовать распоряжениям командующего войсками по административной части без права вмешиваться в военные и оперативные распоряжения командующего войсками.

5. Избирается продовольственная комиссия в составе о. Николая Попова, Н.Г. Гаврилова и др.

6. Делегатам съезда немедленно развезти настоящее постановление съезда и оповестить все хутора и станицы для сведения и исполнения”.

Съезд закончился на рассвете 27 апреля, и делегаты поскакали в свои хутора и станицы, развозя весть о всеобщем восстании и призыв к мобилизации.

Здесь я должен сделать маленькое разъяснение, ибо у многих должен естественно явиться вопрос: для чего, собственно, надо было избирать Совет, хотя бы и “белый”?

Следует отметить, что кроме положительных сторон обстановки были, как всегда, и отрицательные -прибывали делегации от дальних хуторов и станиц и даже из соседних округов ознакомиться с ходом и характером восстания, с целью и шансами на успех и т. п., причем в составе этих делегаций были преимущественно фронтовики. Многие из них открыто заявляли, что они, собственно, не против “Советов”, но против “Красной гвардии”; отравленные ядом свобод и митингов, они еще очень боялись “старого прижима”, дисциплинарной власти начальников и т. п.

К сожалению, это были не только казаки, но и некоторые молодые офицеры производства Керенского, вошедшие во вкус ролей “председателей” и “членов” всяких комитетов.

Распускались слухи, как бы невзначай, о “старорежимности” бывшего командира 3-го полка.

Учитывая все это вместе взятое, а также отлично зная психологию фронтовиков, еще в начале революции вкусивших прелесть распущенности, и наслушавшись за последние два дня речей и пожеланий, в которых явно сквозила боязнь “старого режима”, “начальников”, какая-то нежность и даже благоговение к модным словам “совет”, “председатель”, я решил, дабы не скомпрометировать и не погубить движение в самом его начале, потребовать от съезда избрания Совета, надеясь его использовать как ширму в борьбе с намечавшейся уже оппозицией, как политической, так и “шкурной”, главным образом, правда, еще пока робкой и придавленной общим подъемом. Кроме того, имея при себе Совет, я тем самым “вырывал зубы” у оппозиции и мог его использовать, проводя в жизнь мои административные распоряжения по гражданской части.

К сожалению, Совет, а главным образом его председатель, не оправдал моих надежд и скорее служил мне тормозом, чем помощником. Правда, как “фирма”, Совет сильно связывал красноватую оппозицию и особенно противника, ослабляя их агитацию только одним фактом своего существования. В первое время Совет состоял из пяти членов: председателя сотника Веденина, хорунжего Лащенова, урядника Алферова и еще двух казаков. Хорунжий Лащенов, видя недостаток в офицерском составе в частях, еще в самом начале просил откомандировать его на фронт. Урядник Алферов, присутствуя как-то при приеме мною одной делегации из Верхне-Донского округа, глубокомысленно заметил, что он, собственно, по убеждению тоже большевик, но только “идейный”. Стоявший во главе Совета сотник Веденин, офицер военного времени производства Керенского, из народных учителей, социалист, с самого начала повел тайную агитацию против меня, как “контрреволюционера” и монархиста. Правда, цели он не достиг, казаки отнеслись к нему враждебно и с недоверием, а на хуторе Карасеве, где он решил задать старикам вопрос, доверяют ли они бывшему командиру 3-го полка, его даже прогнали с майдана и чуть не избили. Затем, в тяжелое время, когда красные подходили к Усть-Медведице, он через какую-то сестру милосердия завел сношения с Мироновым. К сожалению, я тогда еще не мог его повесить, а впоследствии, когда положение окрепло, он улизнул благоразумно куда-то в тыл, на юг. О дальнейшей его судьбе я сведений не имею.

***

Несмотря на общий подъем, все же не чувствовалось особенной твердости и приходилось быть особенно бодрствующим и осторожным в распоряжениях, балансируя так, чтобы не свалиться ни вправо, ни влево. Задача у меня была на первое время, ввиду отсутствия связи с остальным миром и неясной обстановки, резко очерчена: освободить округ от красных, не навязывая насильно казакам того или другого режима или способа управления. Затем, по очищении округа, созвать окружной съезд и решить дальнейшую судьбу округа. В этом смысле и даны были мною обещания в моей речи Чрезвычайному съезду. Желанием сдержать свое слово объясняется и мой отказ занять должность окружного атамана вопреки состоявшемуся уже назначению, этим же объясняется и созыв окружного съезда, несмотря на отсутствие необходимости в нем и даже на то, что мне из Новочеркасска дали понять, что съезд вообще лишний, но мне его разрешается собрать, если я считаю это по каким-либо соображениям желательным; хотя я и разделял это мнение, но старый офицерский принцип держаться данного слова заставлял меня настаивать на созыве съезда.

Желая для пользы дела и по обстановке придать восстанию широко народный характер, я в первое время даже не требовал обязательной замены Советов атаманами, считаясь с тем, что на майдане станицы Усть-Хоперской 25 апреля находились еще ярые до истерики защитники Советов; тем не менее через 24 часа ни одного Совета не было - старики делали свое дело.

Впоследствии мои друзья и единомышленники выражали мне свое удивление и недоумение, как я, царский офицер, убежденный монархист и консерватор, терплю при себе “Совет”, хотя бы и “почти белый”, не утвердил выбранного Усть-Медведицей окружного атамана, устранял иногда блестящих и прямых офицеров-начальников только потому, что они не могли справиться и ладить с распущенными казаками. Да, все это было так, и делал я это с болью в сердце, но этого властно требовала обстановка, иначе было нельзя - цель оправдывала способы и средства. Я ясно отдавал себе отчет, что все эти меры были только временного, внешнего, чисто тактического характера, своего рода необходимым по времени успокаивающим средством для еще частью больного, нервного и будирующего организма, ибо в толще своей население было глубоко консервативно и “красная лихорадка” только слегка задела фронтовую молодежь.


4. Освободительная армия вольных хуторов и станиц Усть-Медведицкого округа


В первые дни восстания работа была особенно напряженной, не прекращавшейся даже ночью. Обстановка требовала быстро создать достаточно сильный кулак, так как 26 апреля было получено из хутора Горбатова донесение, что отступающий из Ростова отряд Подтелкова - “красного атамана Дона” - направляется на Усть-Медведицу и, весьма вероятно, будет проходить через хутор Большой, родной хутор Подтелкова, в котором жили его отец и жена - “донская царица”, по выражению болынинцев.

Кроме того, необходимо было срочно послать подкрепление в Усть-Хоперскую, где нервность усиливалась после моего отъезда на хутор Большой для проведения мобилизации.

В ночь с 26 на 27 апреля, когда еще в приходском училище хутора Большого шло заседание Чрезвычайного съезда хуторов и станиц, на площади перед училищем строилась едва законченная формированием 2-я конная сотня подъесаула Шурупова для выступления в Усть-Хоперскую. В ту же ночь был сформирован штаб командующего войсками. Начальником штаба мною был назначен кадровый офицер подъесаул Сучилин Михаил Давыдович. На площади перед зданием штаба взвился большой флаг командующего Освободительной армией.

На очереди стояло разрешение двух важных вопросов: о довольствии людей и лошадей и об оружии.

Первый вопрос разрешился пока довольно легко: на хуторе Большом оказались громадные запасы войскового сена, а владелец местной мельницы Николай Гаврилович Гаврилов пошел сам навстречу, предложив на первое время в достаточном количестве муку для печения хлеба.

Организацией, учетом и распределением фуража и довольствия, а также организацией хлебопечения занялась продовольственная комиссия, в состав которой, кроме других лиц, входили Н.Г. Гаврилов и местный священник о. Попов.

Более остро стоял вопрос об оружии. Конные сотни были вооружены винтовками - одна на трех всадников и 5-10 патронов на винтовку. У пеших хуторских отрядов винтовок совершенно не было, и поэтому я решил их отправить пока на свои хутора, возложив на них несение гарнизонной службы и охрану своих хуторов. О пулеметах и пушках не могло быть пока и речи.

Недостаток оружия объясняется тем, что некоторые полки Усть-Медведицкого округа, придя с фронта домой, демобилизовались и неосторожно сдали оружие в войсковые склады, находившиеся в зоне красного контроля.

Еще 25 апреля из станицы Усть-Хоперской была послана на Вешки депутация просить оружия, но надежды на скорое получение было мало, поэтому я решил попытать счастья и достать его у немцев, по слухам, занимавшим станцию Чертково. С этой задачей был послан подъесаул Грошев; миссия его увенчалась успехом, и через несколько дней, а именно 7 мая, я получил первый транспорт оружия: 8 пулеметов, несколько сотен винтовок и 50 артиллерийских снарядов. С получением оружия хутор Большой принял оживленный вид: застучали мастерские, исправляя и налаживая оружие, обучались вновь созданные команды пулеметчиков и молодых казаков.

27 апреля мною был выпущен 1-й приказ войскам вольных хуторов и станиц Усть-Медведицкого округа с объявлением о моем вступлении в командование восставшими казаками. В приказе была объявлена цель восстания, общая обстановка и даны общие директивы по организации борьбы. Предписывалось старшим офицерам, находящимся в станицах Распопинской, Клецкой, Кременской, Краснокуцкой, Перекопской и Ново-Григорьевской (последняя - 2-го Донского округа), организовать оборону и, вступив в командование со званием начальников обороны в районах своих станиц, немедленно произвести мобилизацию населения; сформировать сотни и полки; связаться с соседями вправо и влево; вести разведку и ежедневно два раза присылать подробные донесения об общей обстановке, о противнике и о настроении жителей. Были высланы разъезды в Верхне-Донской округ и на юг для розыска и связи с отрядами 2-го Донского округа.

К вечеру 27 апреля в моем распоряжении было 8 сформированных конных сотен, вооруженных на 1/3 винтовками с 5-10 патронами на каждую винтовку, две пеших сотни и 25 хуторских отрядов, почти безоружных, и конвойная полусотня из тюковновцев. Пехота по недостатку оружия была отправлена временно в свои хутора для обучения. Конница распределялась следующим образом: две сотни в Усть-Хоперской для обороны станицы и разведки на Усть-Медведицу и на север, одна сотня несла службу летучей почты на хуторе Горбатове с разведкой на юг и юго-восток и четыре сотни в резерве на хуторе Большом.

Чувствовалось, что положение крепло и можно было взяться и за Усть-Медведицу. Прибывшие в Усть-Хоперскую подкрепления сильно подняли дух усть-хоперцев, и они уже нетерпеливо спрашивали, когда же будем брать Усть-Медведицу.

5. Взятие Усть-Медведицы

28 апреля, около полудня, я отдал приказ о наступлении на Усть-Медведицу. Атака была назначена на рассвете 29-го, для чего было приказано:

1. Подъесаулу Говорухину Василию Михайловичу 28 апреля вечером, с наступлением темноты, с двумя пешими сотнями и одной конной выступить из Усть-Хоперской на Усть-Медведицу, наступая по правому берегу Дона с таким расчетом, чтобы на рассвете атаковать Усть-Медведицу.

2. Сотнику Красноглазову с конной сотней ночью у хутора Кузнечик переправиться на левый берег Дона с задачей отрезать путь отступления красным из Усть-Медведицы.

3. Есаулу Говорухину Федору Ивановичу 28 апреля, в 14 часов, с двумя конными сотнями выступить из хутора Большого в район хуторов Царицы, где сделать привал и оттуда начать наступление на Усть-Медведицу с таким расчетом, чтобы на рассвете 29 апреля атаковать Усть-Медведицу с юга одновременно с усть-хоперцами.

Ободренные успехом мобилизации, усть-хоперцы погорячились и, не дождавшись выхода обходной колонны сотника Красноглазова в тыл Усть-Медведице и подхода со стороны Царицы двух конных сотен есаула Говорухина, еще до наступления рассвета, ночью, сбив и захватив заставы красных, заняли Усть-Медведицу.

Окружному комиссару Ф. Миронову с приверженцами и частью красногвардейцев удалось бежать в слободу Михайловку.

Перебив часть красных, усть-хоперцы захватили первые трофеи: 5 пулеметов, 400 винтовок и 150 пленных.

Овладев Усть-Медведицей, первым делом повстанцы бросились к тюрьме и освободили политических узников, главным образом офицеров, в числе которых был доблестный партизан сотник Долгов, впоследствии войсковой старшина и командир одного из усть-медведицких конных полков (убит в 1920 году в бою у станицы Константиновской в отряде полковника Ф. Назарова)14 .

С захватом Усть-Медведицы я объявил мобилизацию всему округу. За Дон были посланы офицерские разъезды с задачей поднять население и произвести мобилизацию.

Сравнительно хуже, чем в других станицах, шла мобилизация в Усть-Медведице. Такого порыва, как у усть-хоперцев, далеко не было; мобилизовались медленно, неохотно, выжидая дальнейших событий, выяснения дальнейшей обстановки; чувствовалась какая-то нерешительность, даже офицеры не все явились на регистрацию, что побудило меня выпустить резкий приказ с угрозой предания полевому суду всех уклоняющихся от исполнения своего долга.

Пассивность Усть-Медведицы вызывала резкие нарекания усть-хоперцев. С захватом Усть-Медведицы, казалось, наступательный порыв у казаков исчез и поднять их на энергичное преследование противника не представлялось возможным. Все пока держалось на исключительной доблести и самопожертвовании офицеров, учащейся молодежи и особенно стариков, своим авторитетом влиявших на фронтовиков.

Особенно следует отметить энергию и деятельность некоторых офицеров: подъесаула Бабкина (убит в 18-м году), сотника Долгова (убит в 20-м году), подъесаула Емельянова (убит в 18-м году), подъесаула Алексеева, есаула Гордеева, подъесаула Забазнова, сотника Попова, гвардии сотника Рубашкина (впоследствии генерала и начальника дивизии), есаула Коновалова и многих других.

В первый же день по занятии Усть-Медведицы подъесаулом Бабкиным был сформирован из местной учащейся молодежи партизанский отряд силою в 100 человек; почти одновременно с ним из учащихся, охотников казаков и офицеров станицы Клецкой сотник Долгов формирует второй партизанский отряд такой же численности. В первые же дни подъесаул Емельянов сформировал конную сотню из казаков-добровольцев; и по общей мобилизации из усть-медведицких казаков станицы и прилегающих хуторов начал формироваться Усть-Медведицкий конный полк.

На радостях после освобождения станицы собрался местный поселковый усть-медведицкий сход и избрал окружным атаманом подъесаула X. (фамилии не помню).

Присланное на другой день мне постановление об избрании на утверждение я не мог утвердить, хотя кандидат был вполне достойный офицер, и отменил выборы, мотивируя свое несогласие тем, что в выборах принимала участие лишь одна Усть-Медведицкая станица, даже без участия своих хуторов и, таким образом, конечно, не могла выражать воли не только всех свободных станиц округа, но даже одной Усть-Медведицкой станицы в целом.

Но главным образом я отменил выборы потому, что считал еще несвоевременным назначение окружного атамана, так как это дало бы повод и лишний козырь для агитации красным всех оттенков, еще не изживших революции, о возвращении к старому режиму и т. п., ибо среди казаков и особенно местных “интеллигентов” еще было много таких, которые говорили, что они борются, собственно, не с Советской властью, а с “Красной гвардией” и что они тоже большевики, но только “идейные” и прочее... Но чтобы все же установить гражданскую власть в округе, я на другой день пригласил в окружное правление местных нотаблей и, ознакомившись с положением и желаниями, назначил заведующим делами управления окружного атамана гвардии подъесаула Хри-пунова, местного жителя и бывшего юриста, которому предложил немедленно вступить в исполнение обязанностей и наладить и восстановить расшатанный революцией порядок. Начальником полиции назначил полковника Попова.

В дальнейшем во внутреннюю жизнь Усть-Медведицы я не вмешивался, предоставив гражданскую власть подъесаулу Хрипунову.

***

Станицы по правому берегу Дона: Распопинская, Клецкая, Перекопская, Кременская и 2-го Донского округа Ново-Григорьевская, получив мой приказ о мобилизации, сейчас же приступили к формированию конных и пеших сотен под руководством начальников обороны из старших офицеров, находившихся в данный момент на местах. Мобилизация шла успешно, лишь не хватало винтовок и пулеметов, и я был завален просьбами от станиц о скорейшей присылке оружия. Советы почти всюду были уничтожены; вновь появились станичные и хуторские атаманы. От всех станиц за Дон были высланы разъезды для разведки и поднятия восстания.

В первые же дни после усть-хоперского восстания по реке Куртлаку, к юго-востоку от хутора Большого, мобилизовались казаки прилежащих хуторов и составили Куртлакскую группу под командованием гвардии есаула Сутулова. В первой половине мая есаул Сутулов прибыл на хутор Большой с просьбой об оружии. Я уделил ему часть винтовок и два пулемета из первого транспорта оружия, полученного от немцев. Куртлакская группа получила задачу вести разведку на юг и восток и связаться с 2-м Донским округом, где, по слухам, также началось восстание.

Что же касается задонских станиц по реке Медведице, то там еще господствовал страх перед Мироновым, колебание и нерешительность, еще много голосов было за “нейтралитет”. Мобилизованные там отряды были ненадежны и малочисленны; являлись еще смелые агитаторы и сторонники большевиков, главным образом из иногородних, осмеливавшиеся вызывающе выступать на майдане станицы Кепинской с речами против мобилизации и борьбы с “народной властью”.

Для прекращения в корне опасной заразы пришлось применять крутые меры для вразумления одних и острастки других, слишком ярых сторонников Советской власти.

Общее положение после занятия Усть-Медведицы было следующим: красные отряды, выбитые из Усть-Медведицы, поспешно отошли к Михайловке; туда же бежал и Миронов со своими “главковерхами”. По пути Миронов, задержавшись для смены лошадей на почтовой станции в станице Арчадинской, страшно нервничал, торопился, волновался, грозил присылкой больших карательных отрядов...

Район округа за Доном, между левым берегом Медведицы и Доном, до станицы Кепинской включительно, был очищен от красной администрации и отрядов и занят нашими разъездами, высланными для производства мобилизации.

Станицы же по правому берегу реки Медведицы: Глазуновская, Скуришенская, Арчадинская - еще были заняты красными, получавшими директивы из Михайловки.

Миронов, оправившись после первого поражения и получив подкрепление матросами со станции Филонове, а также мобилизовав мужиков в слободах Михайловке, Сидорох и других крестьянских слободах, расположенных к северу от железной дороги Филонове-Царицын, 2 мая предпринимает усиленную разведку с целью перехода вновь в наступление на Усть-Медведицу. Сеть красных отрядов, высланных из Михайловки, усиленных матросами, 3 мая занимает станицы Глазу-новскую, Арчадинскую и Скуришенскую.

С 4 мая начинаются столкновения наших передовых частей и разъездов с перешедшими в наступление красными сначала у станицы Кепинской, где в конной атаке был убит доблестный сотник Емельянов, затем в станице Глазуновской, где на рассвете разъезд усть-хоперцев в 28 коней, налетев на станицу, захватил пленных, лошадей, телефонное имущество и дал возможность бежать находившимся в станице под наблюдением красных офицерам 3-го Донского казачьего Ермака Тимофеева полка, оставшимся в станице Глазуновской после роспуска полка по домам.

5 мая у хутора Зимняцкого партизанский отряд подъесаула Бабкина до поздней ночи, неся большие потери убитыми и ранеными, оказывал упорное сопротивление превосходившему по численности и вооружению отряду матросов. В этом бою был убит начальник отряда доблестный подъесаул Бабкин. В командование вступил подъесаул Алексеев, долгое время затем блестяще руководивший боевой деятельностью отряда.

Тесня наши малочисленные, почти лишенные патронов части, красные упорно наступали на Усть-Медведицу.

6 мая донесения с фронта были одно тревожнее другого. Наши части под напором противника медленно приближались к Дону. Тишина темной теплой майской ночи лишь изредка нарушалась резкими ружейными выстрелами. Усть-Медведица агонизировала. Отходившие за Дон отряды еще более усиливали нервность и подавленность. Настроение падало. Необходим был новый импульс, новый толчок для поднятия духа и энергии.

6. В станице Глазуновской


Для того чтобы дать представление о настроении казаков и о положении в станицах, лежащих к северу от реки Дона, я, на основании личных впечатлений и докладов господ офицеров, останавливаюсь на описании жизни и событий в станице Глазуновской после прихода туда с фронта 3-го Донского казачьего Ермака Тимофеева полка, одного из наиболее крепких полков донской конницы.

3-й Донской казачий полк, один из блестящих полков императорской армии, гордый своими боевыми делами и железной дисциплиной, овеянный боевой славой дедов еще со времен Шёнграбена15, почти наполовину состоящий из георгиевских кавалеров, в числе которых был и известный всей России Кузьма Крючков, первый георгиевский кавалер Великой войны, находился в резерве в Бессарабии, в окрестностях города Белграда, залечивая свои раны и отдыхая после боев и славных дел в Восточной Пруссии, Галиции, Карпатах, Полесье и Добрудже, где у деревни Каранасуф конной атакой двух сотен есаулов Голубинцева и Красовского опрокинул, изрубил и забрал в плен укрепившихся в деревне 7-ю и 8-ю роты и пулеметную команду 53-го пехотного болгарского полка и, развивая успех, очистил весь район, занятый частями болгарской конницы генерала Колева. Везде и всюду славные и славные дела. Дух отцов витал в рядах полка.

Революция... С грустью выслушали казаки весть об отречении императора, опустились чубатые головы.

Временное правительство... Приказ № 1, затем несчастье России - Керенский, затем большевики...

Развал... Не стало фронта, и полк по зову атамана Каледина, сохранив полную дисциплину, во всеоружии, во главе с командиром полка, войсковым старшиной Голубинцевым, со всеми офицерами, 12 декабря 1917 года со станции Бельцы тронулся на Дон.

Никто по пути не осмелился остановить или задержать полк, и только когда полк подходил к станции Лозовая, из Полтавы и Харькова, чтобы перенять полк, шедший, по мнению большевиков, к атаману Каледину на помощь, двинуты были четыре эшелона большевиков. Торопясь домой и не желая ввязываться в бой и задерживаться, полк не пошел навстречу красным, а, заняв станцию Лозовую, остановился для обороны и затем, разобрав за собою железнодорожный путь на четыре версты, через два дня беспрепятственно двинулся дальше.

Вот уже близок Дон, но надо проехать красный Царицын, где сидит товарищ Минин16. Головной эшелон - две сотни и учебная команда - под общей командой есаула Красовского был двинут командиром полка на Царицын с директивами действовать по обстановке.

Медленно эшелон подходил к перрону. Вокзал запружен серой солдатской массой, щелкающей семечки. Закрытые вагоны; ни одного казака снаружи; таинственная тишина насторожила всех и удивила. Из классного вагона выходит начальник эшелона, за ним следуют в полной форме, с шевронами и георгиевскими крестами, два ординарца и направляются в город, в находившийся недалеко от вокзала военно-революционный комитет. Толпа солдат на перроне с удивлением расступается, давая дорогу.

В военно-революционном комитете начальник эшелона требует дать паровоз для следования дальше. На предложенные в военно-революционном комитете вопросы и поставленные условия начальник эшелона не счел нужным давать объяснений, а подтвердил категорически свое требование - дать немедленно паровоз для дальнейшего следования, угрожая в случае задержки или отказа эксцессами, которые могут быть крайне печальными для военно-революционного комитета. Уверенность в собственных силах и настойчивость произвели впечатление, и путь полку был открыт.

Рождество. Полк в родной станице Глазуновской. Но дома не все благополучно: большевики нахлынули на Дон. События быстро чередуются к худшему. В Усть-Медведице сменен окружной атаман и там властвует военный комиссар, изменник и предатель войсковой старшина Миронов. В слободе Михайловке, населенной мужиками, уже прочно обосновалась красная рвань. В январе в Михайловке зверски убито 36 офицеров. Казаки колеблются, вид смущенный, смотрят хмуро. Весть о смерти Каледина. Общая растерянность. Начались митинги, созываемые усть-медведицкими гастролерами, на которых восхваляется Советская власть, завоевания революции, сулятся всякие блага, уговаривают казаков выбрать командный состав, дабы не показать себя “несознательными” и не отстать от революции.

На одйом из митингов приезжий из Усть-Медведицкого революционного комитета, чумазый солдат и еще какой-то делегат предлагают полку выбрать нового командира: “Товарищи, выбирайте казака, зачем обязательно офицера, вот мы в Усть-Медведицком комитете хотя и малограмотные, а работаем же, оно, правда, трудновато, но справляемся!”.

Несколько казаков хмуро заявляют, что они довольны командиром и нет надобности выбирать нового. “Да, это так, товарищи, - заявляет усть-медведицкий делегат, - может быть, он и хорош, но все же он барин, лучше бы своего, трудового казака”.

Наконец, после долгих дебатов и пререканий, не желая, по-видимому, ударить лицом в грязь и показать себя “несознательными”, решают “просить командира полка и господ офицеров прибыть на митинг полка”.

Здесь командиру полка, войсковому старшине Голубинцеву усть-медведицкие делегаты ставят вопрос: согласен ли он вести полк в Михайловку для борьбы с контрреволюционными бандами, наступающими с севера?

Командир ответил, что считает войну законченной, а на братоубийственную войну он полк не поведет.

Такой ответ казакам, уставшим от войны, импонировал, но делегаты и кучка своих крикунов настояли на своем. Начались выборы командира полка. Войсковой старшина Голубинцев ушел домой. “Честь” выборного командира была предложена по очереди всем офицерам, но все категорически отказались. Среди подхорунжих и вахмистров также не нашлось охотника баллотироваться в командиры.

После долгих споров пришли к заключению: “Просить опять полковника Голубинцева”. Избрали делегацию.

—Теперь он пошлет всех вас к такой-то матери, а нас выгонит! - заявили делегаты и отказались идти.

Начались споры. Митинг затянулся. Простояв несколько часов на морозе без результата, казаки мало по малу разбежались по домам. Оставшаяся кучка, человек 30, избрала командиром полка нестроевого казака Семена Пономарева, портного из очень бедной и малопочтенной семьи.

“Дома у него не за что коня привязать!” - говорили про него казаки.

Товарищ Миронов между тем настойчиво требует полк в Михайловку, обещая деньги, сахар, одежду и т. п.

Учитывая общее положение и настроение казаков и имея еще ранее соответствующие инструкции от военного атамана генерала Каледина, командир полка войсковой старшина Голубинцев отдал приказ об увольнении всех казаков полка в бессрочный отпуск с оружием. В тот же вечер и ночью благодаря старанию командиров сотен и офицеров казаки, получив отпускные билеты и жалованье, разъехались по домам. Остался лишь для ликвидации казенного имущества военно-революционный комитет, в который по секретному предписанию командира полка с целью сохранения имущества от расхищения да и вообще как сдерживающее начало вошел подъесаул Попов Владимир Васильевич (убит в бою под Царицыном). Господам офицерам дана была возможность уехать кто куда пожелал.

На другой день после выборов новый “командир”, исполняя волю Миронова, приказал полку к 8 часам утра собраться в станице Скуришенской для следования в Михайловку, но на сборный пункт прибыли только “командир” и два казака, живших с ним в одной квартире, а остальные казаки полка уже были у себя на хуторах или оставались в Глазуновской, совершенно игнорируя распоряжение и считая себя в законном отпуску.

Через несколько дней, 15 февраля, войсковой старшина Голубинцев уехал в Усть-Хоперскую станицу, дав соответствующие инструкции оставшемуся в Глазуновской есаулу Красовскому. Большая часть господ офицеров также разъехалась по домам. Простились офицеры с казаками очень миролюбиво и даже сердечно. Уезжавший в Усть-Медведицу командир 4-й сотни есаул Коновалов Андроник при прощании сказал казакам пророческую фразу: “Погодите, весной нас еще позовете!”.

Характерно отметить, что вскоре после выборов командира к войсковому старшине Голубинцеву явился штаб-трубач Черников, член полкового военно-революционного комитета, один из наиболее, казалось бы, сочувствовавших новым порядкам, с просьбой о разрешении ему вступить в брак.

— Зачем ты ко мне обращаешься, - заметил ему войсковой старшина Голубинцев, - теперь у вас есть выборный командир, к нему и отправляйся!

— Что вы, ваше высокоблагородие, - взмолился Черников, - смеетесь, как я могу обращаться за разрешением к такой сволочи? Мне надо разрешение от настоящего командира, а не от Семки Пономарева!

Итак, казаки разъехались по домам, остался военно-революционный полковой комитет, которому власть была, видимо, по душе. Но ни авторитетом, ни уважением революционный комитет не пользовался, ибо более хозяйственные казаки разъехались по своим хуторам и занялись хозяйством, а в комитете осталась лишь голь, которой домой незачем было особенно торопиться.

Для характеристики отношения казаков к комитету приведу еще одну сцену.

Едва только комитет приступил к ликвидации имущества полка, как от казаков стали поступать требования об удовлетворении их лошадями в обмен за убитых или пришедших в негодность. В числе других, требуя коня, явился в комитет казак Иван Хрипунов, георгиевский кавалер, бежавший из немецкого плена, побывавший в Голландии, в Англии и наконец явившийся в полк.

— Подожди, Ваня, дай разобраться, - говорит председатель комитета, приказной Мокрое, бывший денщик, утирая рукавом мокрый лоб. - Видишь, как трудно, у нас на лбу каплями пот выступает, работаем не покладая рук и никак не поспеваем.

— Удивительно, - отвечает Хрипунов, - был командир и один все успевал делать, а вас тридцать дураков, получаете по 30 рублей суточных каждый и ничего не можете делать, сволочи!

— Да ты не ругайся, не то, знаешь, мы с тобой справимся и заставим уважать комитет! - загорячился было председатель, принимая угрожающий тон.

— Коня, сволочи! - кричит расходившийся Хрипунов и бросается с плетью на председателя.

Произошла свалка, и наконец торжествующий Хрипунов при всеобщем одобрении и хохоте отправляется к себе на хутор.

Настроение у стариков было угнетенное и подавленное - не того ждали они от войны. Они ждали возвращения своих сынов, покрытых славою победы, под звон колоколов, ждали грамот высочайших, молебнов, славы, парадов, гульбы и прочее и прочее. На деле же полное разгильдяйство, непризнание их авторитета, порицание того, во что они верили, в чем они видели весь смысл и радость жизни...

К оставшимся в станице офицерам отношение стариков было сочувственное и очень даже, да и фронтовики в большинстве были солидарны со стариками. Мутила рвань, кучка негодяев, по большей части даже не нюхавших пороху, нестроевые, обозники, оставшиеся дома, подкупленная муть дна и особенно иногородние, которые, видя офицеров, шипели от злости, рисуя себе картину, как они будут расправляться с ними, линчевать, убивать. Злодейства в Михайловке еще были свежи в памяти у всех. Как никогда выявлялась теперь злоба негодяев не только по отношению к офицерам, но и ко всему казачеству. Вслед почти открыто говорили: “погодите, вашу...” и т. п.

Избиение 36 офицеров 12 января в Михайловке, видимо, совершенно оттолкнуло казаков от этой сволочи.

Казаки полка из станицы разъехались большей частью по родным хуторам и занялись домашними делами, и, таким образом, последней опасности, последнего сдерживающего начала для этой шкурной рвани в станице не стало. Участились разъезды красных по хуторам и станицам с бомбами, с пулеметами, с пьяными песнями; проскачут через станицу с шумом, гамом, со стрельбой и скроются дальше. Участились митинги, на которых проклинались Каледин, офицеры и все прошлое, а потом, когда ясно стало, что никто не препятствует и не чинит противодействий, начали объявлять декреты, устанавливать Советы, власть на местах и т. п. Что и прошло совершенно свободно; атаманов в станицах не стало, появились Советы. В Глазуновской атамана, урядника Назарова, хотя и назначили председателем, но казаки продолжали по-прежнему считать его атаманом.

В Михайловке помещался штаб Фильки Миронова, чрезвычайка и представители пролетариата из Царицына.

Старикам все это сильно не нравилось, по закоулкам делились с офицерами впечатлениями, жаловались, удивлялись, не понимали, как все это случилось и что будет дальше.

Чем дальше, тем хуже жилось офицерам в Глазу-новке, особенно после неудавшейся мобилизации молодых казаков в Усть-Медведице, где старики и молодые казаки были разогнаны пулеметами.

К офицерам своего полка казаки-фронтовики относились хорошо, приносили хлеб, молоко, картофель, здоровались при встрече, но глядели в землю, видимо, из-за недостатка гражданского мужества, да и совесть не была достаточно чиста.

Михайловский и Усть-Медведицкий комитеты все подготовили для производства впечатления о крепости Советской власти и для устрашения населения.

Опасности, непосредственной для красных, казалось, нет; казаки, ошеломленные событиями, приутихли; настал благоприятный момент для вывоза из мест, где были полки, всего воинского имущества, снаряжения и оружия в Михайловку.

Из Глазуновской был вывезен весь обоз 3-го полка, 8 пулеметов и 46 тысяч патронов.

Офицеров полка официально не трогали и лишь потому только, что в Михайловском революционном комитете были казаки 3-го полка: урядник Блинов, вахмистр 3-й сотни подхорунжий Гугняев, революционный командир полка Семка Пономарев и другие, которые еще считались со своими офицерами, как бы стеснялись их. Видимо, воинская честь и прежнее уважение еще не окончательно испарились у них, хотя и видно было по морде, что они не доверяют офицерам, да и кроме того они были уверены, что рано или поздно офицеры от них не уйдут.

Казалось, новая власть прочно утвердилась в Усть-Медведице и Михайловке, как будто все для нее было благополучно.

Но вот в начале апреля стали распространяться всякие слухи: то банды белых “кадет” появились со стороны станицы Букановской, то немцы двигаются и уже близко и т. п.

Офицеров взяли на учет. Были дни такие, что хозяин одной из офицерских квартир, казак Д.Д. Попов, предлагал офицерам увезти их в глухую степь к себе на землю, где у него была землянка, а старая казачка Григорьевна, беспокоясь за участь офицеров, умоляла их скрываться на лугу в кустах, куда обещала приносить пищу и все сведения. К Пасхе положение ухудшилось, за офицерами усиленно наблюдали; из Михайловки приехал член революционного комитета урядник М. Блинов, с портфелем под мышкой и важным видом, производить дознание, так как поступил донос, что есаул Красовский и сотник Орехов занимаются контрреволюционной пропагандой.

В это же время докатывается до Глазуновки весть, что полковник Голубинцев занял Усть-Медведицу, и всякие невероятные слухи: немцы, украинцы, кадеты... Одно лишь было верно: Голубинцев с усть-хоперцами поднял восстание и занял Усть-Медведицу... “Офицеры в погонах, казаки тоже, дисциплина, отдание чести...” Старики ликовали и фронтовики не отставали, не все, конечно, но пока скрытно.

Офицеры, пока не поздно, решили бежать к повстанцам, но привести в исполнение это намерение было уже трудно, ибо наблюдение усилилось и 3 мая Глазуновка была занята боковым отрядом красных, главные силы их шли через хутора Зимник и Подольховку на Усть-Медведицу.

По телефону в станицу Глазуновскую было из Михайловки передано приказание: арестовать всех офицеров как единомышленников Голубинцева, а ночью почтовый чиновник, подслушавший разговор по телефону, тайком прибежал к есаулу Красовскому и сотнику Орехову и посоветовал бежать, не теряя времени, так как революционный трибунал в Михайловке заочно приговорил есаула Красовского и сотника Орехова к расстрелу, а остальных офицеров приказано арестовать и препроводить в Михайловку.

Ночь была особенно тревожна. Но на рассвете, к счастью офицеров, разъезд усть-хоперцев в 28 коней ворвался в Глазуновку, захватил телеграфный пост, почту, пленных и, разыскав офицеров, вручил есаулу Красовскому предписание командующего Освободительными войсками войскового старшины Голубинцева: “Немедленно со всеми офицерами прибыть в Усть-Медведицу, в штаб Освободительной армии”.

Собрав господ офицеров 3-го полка, есаул Красовский вместе с сотником Ореховым, двумя сотниками Марковыми и сотником Семеновым бежали через хутор Ярский, занятый заставой повстанцев, на Усть-Медведицу. Полковник Валуев добровольно остался, отказавшись бежать, под предлогом, что считает восстание безнадежным, а в сущности потому, что, увлекшись какой-то станичной девчонкой, не пожелал с ней расстаться.

На поддержку захваченной врасплох в станице полуроте красных большевики выслали из станицы Ску-ришенской эскадрон конницы, который начал перестрелку с усть-хоперцами, но был энергично атакован повстанцами и оставил в руках у казаков 4 убитых и 4 лошадей. Вслед за эскадроном красные двинули две роты пехоты и вновь заняли Глазуновку, а казаки, отстреливаясь, отошли к хутору Ярскому.


7. Наступление Миронова


Заняв станицу Глазуновскую боковым отрядом и поведя наступление главными силами в составе двух тысяч человек пехоты с артиллерией и нескольких сотен мобилизованных на севере области казаков на Усть-Медведицу через станицу Кепинскую и хутор Подольховский, Миронов мог встретить сопротивление только со стороны партизанских отрядов и небольших групп казаков и офицеров, ибо мобилизованные наскоро сотни или оставались на своих хуторах, или отходили к Усть-Медведице, не оказывая упорного сопротивления. Казалось, что первый порыв пропал, что энергия, проявленная в начале восстания, иссякла. Усть-хоперцы, занятые обороной своей станицы, видя пассивность усть-медведицких казаков, заявляли, что если Усть-Медведица не желает сама обороняться, то зачем же мы будем ее выручать. Положение еще усугублялось тем, что находившиеся на хуторе Большом сотни нельзя было взять, так как с юга были получены сведения, что Подтелков, выгнанный из Ростова, двигается с отрядом на Усть-Медведицу, и, конечно, была большая вероятность, что он пойдет через свой родной хутор Большой.

Вновь же сформированные в Усть-Медведице сотни за Дон переправляться отказывались и уже разбегались.

Весь день 6 мая наступавший противник был с большим напряжением сдерживаем нашим редким из-за недостатка патронов огнем. С наступлением темноты наши группы защитников стали переправляться через Дон в Усть-Медведицу. Последним поздно вечером под непосредственным огнем противника прибыл доблестный подъесаул Забазнов со своим небольшим отрядом офицеров и казаков.

Ночью с 6 на 7 мая красные заняли Усть-Медведицу отрядом около двух тысяч человек солдат и матросов.

Наши “кадетские” отряды сосредоточились в двух верстах к западу от Усть-Медведицы и заняли оборонительную позицию.

Настроение было подавленное. Кой-где за углами начиналась агитация против “виновников” восстания с предложением выдать “зачинщиков” и послать делегацию к большевикам и т. п.

В это же время на хутор Большой прибыли из Верхне-Донского округа присланные по моей просьбе два орудия-гаубицы с прикрытием из полусотни молодых казаков. Весть о прибытии пушек быстро разнеслась по хуторам и сильно подняла дух у казаков. Они не верили своим глазам, с хуторов послали конных казаков проверить слухи, ощупать орудия, настоящие ли они; некоторые даже со слезами целовали пушки.

Перед отправкой орудий на позицию я приказал провезти их через некоторые хутора для поднятия настроения и дабы убедить казаков, что орудия настоящие, ибо распускались злонамеренные слухи, что пушки якобы деревянные.

В тот же день эти орудия под руководством войскового старшины Тарасова удачно обстреляли Усть-Медведицу и хутор Ярский, что произвело большое впечатление на казаков и смутило красных, не веривших, что у белых могла быть артиллерия. К сожалению, снарядов для гаубиц было мало, около 10 штук, и эффект был главным образом моральный.

День 8 мая прошел в лихорадочной подготовке к контратаке и в усиленной разведке.

Усть-медведицкие группы, занимавшие позицию к западу от станицы, были усилены подошедшими с хутора Большого усть-хоперскими сотнями и утром 9 мая стремительной атакой овладели Усть-Медведицей. Красные были опрокинуты в Дон и в панике беспорядочно старались перебраться на левый берег. Казаки, заняв правый, возвышенный берег Дона, расстреливали плывущих большевиков на выбор; на поверхности воды беспрерывно поднимались красные кровавые фонтаны от попадавших в цель пуль. В этом деле было уничтожено несколько сотен большевиков; в продолжение всего мая и даже еще в июне ниже Усть-Медведицы, до станиц Трех-Островянской и Голубинской включительно, казаки вылавливали в Дону трупы убитых в бою и утонувших красных при переправе 9 мая.

Наши трофеи были: 9 пулеметов, 700 винтовок и несколько десятков тысяч патронов. Разбитые большевики, преследуемые нашими отрядами, после нескольких попыток задержаться, опираясь на высланные из Михайловки поддержки, бежали в панике до самой Михайловки.

Как я уже упоминал, 9 мая вечером мною был получен от немцев, занимавших станцию Чертково, первый транспорт оружия. Связь с немцами была установлена еще ранее, несколько дней тому назад, при первом занятии нами Усть-Медведицы. Еще до получения первого транспорта я 7 мая вторично командировал войскового старшину X. с такой же задачей - достать оружие.

Немцы вторично отпустили еще 700 винтовок, 6 пулеметов и 50 снарядов.

Начальник немецкого отряда на станции Чертково полковник X (фамилии его, к сожалению, не помню) предложил офицеру подписать письмо, что от имени командующего войсками он обязуется прислать немецкой кавалерийской бригаде в обмен на оружие овса. Войсковой старшина заявил, что он не уполномочен подписывать никаких обязательств; тогда редакция письма была изменена в таком смысле, что войсковой старшина X. будет настаивать перед командующим войсками о присылке овса германской бригаде, но офицер отказался, ссылаясь на то, что он вообще настаивать не может. Наконец командир бригады удовлетворился письмом, в котором войсковой старшина X. обязывался доложить командующему Освободительными войсками, что командир немецкой бригады в обмен на оружие просит прислать овса для лошадей бригады. В скором времени я получил из Новороссийска несколько вагонов овса, из которых два вагона с благодарностью уступил немцам.


8. Осада Михайловки


После разгрома у Усть-Медведицы и ряда столкновений у станиц Глазуновской, Кепинской, Скуришен-ской и особенно у Арчадинской части Миронова, преследуемые нашими отрядами, отошли к Михайловке, куда к этому времени со станции Филоново в подкрепление им прибыли красные матросы и солдаты. Михайловка поспешно была укреплена колючей проволокой и обнесена окопами. На станции Серебряково появились поезда. Все местное население ближайших крестьянских слобод было Мироновым мобилизовано и посажено в окопы. Благодаря вышеупомянутым мерам Михайловка с налета не была взята, и операция затянулась еще на полтора месяца.

В очищенных мною от большевиков станицах была объявлена мобилизация, и в несколько дней из отдельных сотен и отрядов мною было сформировано пять конных полков в шестисотенном составе и несколько пеших отрядов.

Полки получили названия по станицам, из которых были сформированы: Усть-Хоперский, Усть-Мед-ведицкий, Глазуновский, Арчадинский и Клецкий конные полки. На хуторе Большом были организованы учебные команды, команды пулеметчиков и артиллеристов. В Усть-Медведице установлено гражданское управление округа. В станицах за Доном были назначены начальники обороны станиц, вместо председателей станичных Советов вновь появились атаманы. Штаб командующего войсками перешел в Усть-Медведицу. Части с хутора Большого, ожидавшие появления отряда Подтелкова, были передвинуты за Дон, так как были получены донесения, что Подтелков и Кривошлыков не решились идти на Усть-Медведицу, направились западнее и у хутора Каргинского были разбиты казаками Верхне-Донского округа и повешены17.

Оперативное отделение штаба перешло в станицу Арчадинскую. Войска стали готовиться к наступлению на Михайловку и были сосредоточены в районе Арчадинской и хутора Ильменьки, в 3-4 верстах от Михайловки. Усть-Медведица оставалась в тылу и могла вздохнуть свободно.

В середине мая общая численность мобилизованных повстанцев достигла 10 тысяч человек, но более или менее удовлетворительно были вооружены только пять конных полков и два пеших батальона, у остальных -холодное оружие, пики и старые ружья. Пешие батальоны были сформированы преимущественно из молодых казаков, и их боеспособность была неудовлетворительна, даже с точки зрения Гражданской войны.

Дабы не дать возможности Миронову мобилизовать казаков северной части округа, в станицы Етеревскую, Раздорскую, Березовскую, Малодельскую были высланы разъезды со своими воззваниями, прокламациями и литературой. Из северных станиц стали тайно пробираться ко мне в штаб в Арчадинскую отдельные офицеры и казаки, и, таким образом, связь с севером установилась, но мобилизовать казаков, выжидавших падения Михайловки, пока еще не удавалось.

Подготовка к наступлению на Михайловку затянулась. Среди казаков большого порыва к наступлению не замечалось, начальники частей тоже находили необходимым не торопиться с атакой Михайловки и дать возможность сбить и подготовить части. Дело ограничивалось разведкой и мелкими столкновениями и перестрелкой.

К началу июня пешие батальоны заняли Ильменьки, а конницу я сосредоточил в хуторах по балке, к северо-западу от хутора Ильменьки.

В первой половине июня решено было атаковать Михайловку. С вечера было занято исходное положение, и перед рассветом 1-й и 2-й пешие батальоны и партизанский отряд подъесаула Алексеева перешли в наступление со стороны хутора Ильменьки.

Сигналом для общей атаки был огонь нашей батареи, располагавшей десятком снарядов (присланные немцами снаряды были для 3-дюймовых пушек, наша же батарея была гаубичной 4-дюймовой). Коннице под командой есаула Лащенова приказано было, выйдя скрытно по балке во фланг позиции противника, сообразуясь с наступлением пеших батальонов, в конном строю атаковать Михайловку. Но есаул Лащенов или опоздал, или, потеряв направление, сбился, и участия в атаке конница не приняла. Пешие батальоны из молодых казаков, не выдержав огня красных, залегли, и поднять их к дальнейшему наступлению не удалось. Партизанский отряд в темноте взял неправильное направление и опоздал к общей атаке. Таким образом, наступление не дало никаких результатов.

Через несколько дней наступление опять было повторено, но без результата.

В последнем наступлении принимал участие добровольцем находящийся в это время у себя в станице донской писатель и секретарь Войскового Круга Ф.Д. Крюков, написавший, вдохновленный восстанием усть-медведицких казаков, известное стихотворение в прозе “Родимый край”. В этом бою Федор Дмитриевич был легко контужен артиллерийским снарядом.

Во время моего пребывания на фронте в тылу, в станице Усть-Медведицкой было не вполне благополучно: начальник штаба, находившийся в это время в Усть-Медведице, мне доносил, что Совет вольных хуторов и станиц вмешивается и тормозит его работу, политически неблагонадежен, проявляет тенденцию захватить власть над войсками и надоедает ему с требованиями вызвать меня в Усть-Медведицу якобы для объяснений и доклада Совету о положении.

Через несколько дней, получив вторично от начальника штаба тревожное донесение и просьбу приехать, я прибыл с конной полусотней в Усть-Медведицу и отправился в управление окружного атамана, где собравшийся Совет меня ожидал. Предварительно, на всякий случай, я отдал распоряжение начальнику конвоя приготовиться к аресту членов Совета.

За пять минут до моего появления конвойцы заняли соседнюю комнату, смежную с комнатой, где собрался Совет, и построились двумя шеренгами, шпалерой, у двери, ведущей в зал заседаний. Члены Совета насторожились и забеспокоились.

При моем появлении раздалась команда: “Смирно!” и громкий ответ конвойцев на мое приветствие: “Здравия желаем, господин полковник!”, а затем офицер конвоя влетел в зал заседаний и громким голосом объявил: “Идет командующий войсками, встать!”

Не ожидая такого оборота дела, вскочившие члены Совета были, по-видимому, очень смущены, и когда я, выждав минуту, пригласил членов Совета сесть и высказаться, что им угодно, товарищ председателя (председатель, сотник Веденин, смущенно молчал), агроном одной из станиц, фамилии его не помню, заикаясь, заявил, что члены Совета желали бы знать общее положение на фронте.

— Начальник штаба, доложите господам членамСовета обстановку, - обратился я к начальнику штаба.

После доклада начальника штаба товарищ председателя заявил, что Совет вполне удовлетворен объяснениями.

Затем я, обращаясь к Совету, заявил:

— Теперь я прошу вас, господа члены Совета, принять к сведению следующее. Первое: все сводки с фронта, которые штаб считает возможным сообщать, ежедневно публикуются для всеобщего сведения в особом бюллетене и в местной газете. Второе: я настоятельно прошу членов Совета ограничить свою деятельность теми рамками, которые им предоставил Чрезвычайный съезд хуторов и станиц 27 апреля, и третье: требую немедленно, сегодня же, откомандировать всех состоящих в Совете “кооптированных” господ офицеров на фронт ввиду крайнего недостатка офицеров в частях.

Товарищ председателя мне заявил, что сегодняшним протоколом о заседании господа офицеры будут откомандированы и Совет принимает к сведению мои указания.

После этого заседания я уже не имел ни встреч, ни разговоров с целым Советом вкупе.

Отмечу еще один интересный инцидент, происшедший во время доклада начальника штаба о положении на фронте; он свидетельствует о том ничтожном влиянии, которым пользовался Совет среди казаков. Дело в следующем: одному из усть-медведицких полков приказано было переправиться на левый берег Дона и идти в станицу Кепинскую. Полк собрался на берегу и замитинговал: в заседание Совета явился один из офицеров полка и доложил мне, что казаки не желают переправляться, говорят, что готовы умереть на правом берегу, защищая Дон, но за Дон идти не хотят.

— Сотник Веденин, - обратился я к председателю Совета, - пойдите, побеседуйте с казаками и разъясните им необходимость исполнять распоряжения - это ваше дело.

Через 10 минут сотник Веденин прибегает обратно взволнованный, бледный, потный и говорит, что казаки его прогнали и чуть не избили.

По окончании заседания я отправился к месту переправы, и через пять минут казаки, после краткого разъяснения, начали переправу.


***


В начале июля Миронов, усиленный матросами, опять переходит в наступление. После боя у станиц Арчадинской и Кепинской наши части медленно отходят за реку Медведицу. Конные сотни и партизанские отряды Алексеева и Долгова ведут упорные бои, отстаивая каждую пядь земли. 3 июля, после тяжелого боя у хутора Шашкина, наступление красных было остановлено.

4 июля были получены сведения о подходе к Усть-Медведице с юга отряда генерала Фицхелаурова в составе двух дивизий.

5 июля отряд, состоящий из 1-го конного отряда полковника Татаркина18 и 1-го пешего отряда полковника Старикова19, вступил в Усть-Медведицу. В тот же день на состоявшемся совещании старших начальников решено части Освободительной армии вольных хуторов и станиц Усть-Медведицкого округа включить в Донскую армию.

Молодые казаки были выделены из частей и отправлены в Новочеркасск в формирующуюся Молодую армию, а остальные части сведены в две дивизии: из пяти усть-медведицких конных полков образован 4-й конный отряд войскового старшины Голубинцева, типа дивизии; вошедшие в отряд полки получили новые номера и названия: 13-го, 14-го, 15-го и 16-го Усть-Медведицких конных полков, а из пехоты и пеших отрядов сформирован 3-й пеший отряд есаула Сутулова.

Таким образом, с прибытием частей генерала Фицхелаурова период обособленных действий Освободительных войск вольных хуторов и станиц Усть-Медведицкого округа заканчивается и сливается с общими действиями Донской армии.


Комментарии

Первое издание: Голубинцев. Русская Вандея: Очерки Гражданской войны на Дону 1917-1920 гг. Мюнхен, 1959.

Генерал-майор Голубинцев Александр Васильевич (?-1963) - казак станицы Усть-Хоперской Области войска Донского, окончил кадетский корпус и юнкерское училище, состоял в комплекте Донских казачьих полков, участвовал в Первой мировой войне, в 1917 г. был произведен в полковники и назначен командиром 3-го Донского казачьего полка, в феврале 1918г. привел полк с фронта на Дон и распустил. Весной 1918 г. возглавил антибольшевистское восстание усть-хоперских казаков, с апреля - начальник гарнизона станицы Усть-Хоперской и командир Усть-Хоперского казачьего отряда, с июля 1918 г. по февраль 1919 г. - командир 4-го конного отряда (Усть-Хоперской дивизии) Донской армии. С июня 1919 г. - начальник Усть-Медведицкой конной дивизии, с августа - командир 14-й Отдельной конной бригады Донской армии, в ноябре был произведен в генерал-майоры, в декабре 1919 г. - феврале 1920 г. командовал конной группой. В апреле 1920 г. был перевезен с Черноморского побережья в Крым, где после расформирования бригады был зачислен в Донской офицерский резерв, находившийся в Евпатории. В ноябре 1920 г. с остатками Русской армии генерала П.Н. Врангеля эвакуировался из Крыма в Турцию. В 20-е годы жил в Болгарии, где написал воспоминания о Гражданской войне на Дону. После Второй мировой войны переехал в США, последние годы жил в Филадельфии. Голубинцев Александр Васильевич (28.02.1882-19.04.1963) Полковник (11.1918). Генерал-майор (30.11.1919). Окончил Новочеркасское военное училище (1901). Участник Первой Мировой войны: офицер в казачьих войсках; командир 3-го Донского казачьего полка; войсковой старшина; 1914—1917. В Белом движении: командир отряда в станице Усь-Хоперская и руководитель восстания против в Хоперском и Верхне-Донском округах и командующий всеми их отрядами; 03—07.1918. С 07.1918 командир 4-го конного отряда. С 08.1918 командующий войсками Усть-Хопер-ского округа, затем в войсках корпуса генерала Мамонтова; 07.1918—02.1919. Командир 5-й Донской казачьей дивизии и партизанской Усть-Хоперской дивизий; 03 — 07.1919. Командир Отдельной 14-й Донской конной бригады, 08— 11.1919. Командующий конной группой в составе 4-й Донской дивизии (5-я и б-я Донские конные бригады) и 14-й Отдельной Донской конной бригады, 11.1919—02.1920. Генерал Голубинцев — достаточно заметная и известная персона среди командиров Донской армии. Благодаря его высокой военной квалификации и искусству Донские казачьи части одержали ряд почетных побед (особенно у Царицына и в Донбассе) в 1918—1919 гг. В резерве Русской армии генерала Врангеля, 03—11.1920. В эмиграции: Болгария и Германия. Во время Второй Мировой войны служил в казачьих частях немецких войск и в 1944 г. — в РОА. С 1945 г. в лагере военнопленных при войсках США, затем жил в США, умер в Кливленде. Использованы материалы кн.: Валерий Клавинг, Гражданская война в России: Белые армии. Военно-историческая библиотека. М., 2003.

1 Все даты указаны по старому стилю.

2 Хорунжий Крючков Кузьма Фирсович (1890-1919) - казак станицы Усть-Хоперской Области войска Донского, участвовал в Первой мировой войне в рядах 3-го Донского казачьего полка, первым из нижних чинов русской армии был награжден за боевое отличие Георгиевским крестом, до конца войны был награжден еще двумя Георгиевскими крестами и двумя Георгиевскими медалями, в 1917 г. в чине подхорунжего возвратился на Дон. Весной 1918 г. принял участие в антибольшевистском восстании усть-медведицких казаков, был произведен в хорунжий, служил в 13-м конном полку Усть-Медведицкой дивизии, погиб 18 (31) августа 1919 г. в Саратовской губернии.

3 Усть-Медведицкая - окружная станица Усть-Медведицкого округа Области войска Донского.

4 Миронов Филипп Кузьмич (1872-1921) – казак станицы Усть-Медведицкой Области войска Донского, окончил 2 класса Усть-Медведицкой гимназии и Новочеркасское казачье юнкерское училище в 1898 г. Участвовал в Русско-японской войне в рядах 26-го Донского казачьего полка. За участие в 1906 г. в революционных выступлениях казаков был отчислен из Донского казачьего войска; в октябре 1914 г. по его ходатайству ему возвратили чин подъесаула и зачислили в 30-й Донской казачий полк, в 1917 г. – войсковой старшина, помощник командира 32-го Донского казачьего полка, в декабре 1917 г. был выбран командиром полка. В феврале 1918 г. был выбран членом Военно-революционного комитета и военным комиссаром Усть-Медведицкого округа, с мая командовал революционными казачьими войсками округа, с июля - командир сформированной им Усть-Медведицкой бригады, с 10 октября – начальник 1-й Усть-Медведицкой стрелковой дивизии (28 ноября дивизия была переименована в 23-ю стрелковую, входила в состав 9-й армии Южного фронта). За выступления против большевистской политики расказачивания на Дону 6 марта 1919 г. был отстранен от командования дивизией и отправлен на Западный фронт.

5 Имеется в виду занятие в марте Украины войсками Германии и Австро-Венгрии на основании договора, заключенного 27 января в Брест-Литовске между делегациями Четверного союза и Украинской народной республикой.

6 23 апреля (6 мая), на второй день Пасхи, Южная группа донских отрядов под командованием полковника C.B. Денисова взяла Новочеркасск.

7 “Журнал военных действий Усть-Хоперского отряда”, помещенный автором в своей книге в качестве второй главы, был написан одним из офицеров штаба отряда. В последующих главах А.В. Голубинцев неоднократно говорит о себе в третьем лице.

8 Имеется в виду “Положение о земельных комитетах”, разработанное Наркомземом, утвержденное Советом Народных Комиссаров и обнародованное 13 декабря 1917г.

9 Кизи (дон.) - уложенный в пирамидки или конические кучки кизяк (перемешанный с соломой и высушенный коровий навоз, употреблявшийся как топливо в безлесных местностях юго-востока России).

10 При недостатке офицеров в военное время звание зауряд-прапорщика присваивалось при утверждении в офицерской должности унтер-офицерам из сверхсрочнослужащих и вольноопределяющимся 1-го разряда, имеющим высшее и среднее гражданское образование. Зауряд-прапорщики носили офицерскую форму, но с особыми отличиями на погонах, и пользовались дисциплинарной властью наравне с младшими офицерами.

11 Блинов Михаил Федосеевич (1892-1919) – донской казак, участвовал в Первой мировой войне в рядах 3-го Донского казачьего полка, в 1917 г. - урядник. С февраля 1918 г. - член окружного исполкома и ревкома Усть-Медведицкого округа, командовал сначала революционной казачьей сотней, за тем 1-м Донским кавалерийским полком, с октября 1918 г. - командир кавалерийской бригады 23-й стрелковой дивизии Ф.К. Миронова, с сентября 1919 г. командовал конной группой, 17 ноября переформированной в кавалерийскую дивизию 9-й армии Южного фронта. 22 ноября погиб в бою под деревней Бутурлиновкой (Воронежская губерния). 27 февраля 1920 г. сформированная им дивизия получила наименование 2-й Ставропольской кавалерийской им. М.Ф. Блинова.

12 Юрт - земельный надел, принадлежащий казачьей станице.

13 Область войска Донского в начале XX в. в административном отношении делилась на округа: Донецкий (окружное управление в станице Каменской), Хоперский (окружное управление в станице Урюпинской), Усть-Медведицкий (окружное управление в станице Усть-Медведицкой), Второй Донской (окружное управление в станице Нижне-Чирской), Первый Донской (окружное управление в станице Константиновской), Ростовский (окружное управление в г. Ростове-на-Дону), Сальский (окружное управление в станице Великокня-жеской), Таганрогский (окружное управление в г. Таганроге) и Черкасский (окружное управление в г. Новочеркасске). Верхними в просторечье назывались округа Донецкий, Хоперский и Усть-Медведицкий, расположенные в верховьях Дона. Осенью 1918 г. северная часть Донецкого округа была выделена в Верхне-Донской округ с окружным управлением в станице Вешенской.

14 Имеется в виду десант (около 800 донских офицеров и казаков) под командованием полковника Ф.Д. Назарова из Крыма в Донскую область с целью выяснения готовности казаков к массовому антибольшевистскому восстанию. Высаженный 26 июня (9 июля) 1920 г. западнее Таганрога, отряд достиг центра области, но 15 (28) июля у станицы Константиновской был разбит 9-й стрелковой дивизией. Из всего отряда в Крым вернулся один полковник Ф.Д. Назаров.

15 4 (16) ноября 1805 г. в ходе русско-австро-французской войны у д. Шенграбен в Австрии арьергард русской армии (6 тыс.) под командованием П.И. Багратиона дал бой авангарду французской армии под командованием И. Мюрата, чтобы обеспечить отход главных сил русской армии М.И. Кутузова, отступавшей после переправы через Дунай к Цнайму. Потеряв 2 тыс. человек и задержав французов, арьергард 6 (18) ноября соединился с главными силами.

16 Минин Сергей Константинович (1882-1962) – член РСДРП с 1905 г., с сентября 1917 г. по июнь 1918 г. - городской голова Царицына, председатель штаба обороны Царицынского Совета.

17 Подхорунжий Подтелков Федор Григорьевич (1886- 1918), председатель СНК и член Чрезвычайного штаба обороны Донской советской республики, 18 апреля (1 мая) 1918 г. выехал из Ростова во главе мобилизационной комиссии в верхнедонские округа для формирования революционных казачьих частей (возглавляемый им отряд насчитывал около 130 красногвардейцев и казаков). По дороге к отряду присоединился нарком по делам управления Донской советской республики прапорщик Кривошлыков Михаил Васильевич (1894-1918). Утром 27 апреля (10 мая) хутор Калашников, где ночевала экспедиция, был окружен восставшими казаками станиц Каргинской и Краснокутской. Ф.Г. Подтелков согласился на требование сдать оружие, после чего над участниками экспедиции был устроен военный суд, по приговору которого 28 апреля (11 мая) у хутора Пономарева 79 человек были расстреляны, а Ф.Г. Подтелков и М.В. Кривошлыков - повешены.

18 Генерал-лейтенант Татаркин Григорий Васильевич (1873-1947) - казак станицы Новочеркасской Области войска Донского, окончил Новочеркасскую войсковую гимназию и Новочеркасское казачье юнкерское училище в 1894 г., откуда был выпущен подхорунжим в 16-й Донской казачий полк, окончил Николаевскую академию Генштаба. Участвовал в Первой мировой войне; в 1917 г. - полковник, командир 33-го Донского казачьего полка. С апреля 1918 г. командовал конным отрядом, затем конной группой, с марта 1919 г. - начальник 5-й конной дивизии, был произведен в генерал-майоры, с лета командовал 9-й конной бригадой, входившей в состав 4-го Донского корпуса, был произведен в генерал-лейтенанты. С августа 1920 г. - начальник 2-й Донской казачьей дивизии, в ноябре 1920 г. с остатками Русской армии генерала Врангеля эвакуировался из Крыма в Турцию. Жил в Югославии, затем в Германии.

19 Генерал-лейтенант Стариков Терентий Михайлович (1880-1934) - казак станицы Екатерининской Области войска Донского, окончил Новочеркасское казачье юнкерское училище в 1902 г., откуда был выпущен подхорунжим во 2-й Донской казачий полк. Участвовал в Первой мировой войне в рядах 5-го и 22-го Донских казачьих полков, в 1917 г. был назначен помощником командира полка. В 1918 г. командовал казачьим отрядом, был произведен в полковники, затем командовал конной бригадой, 7-й конной дивизией, 2-й дивизией Молодой Донской армии, был произведен в генерал-майоры, в 1919 г. командовал Сводным Кавказским конным корпусом, был произведен в генерал-лейтенанты. В марте-апреле 1920 г. командовал 4-м Донским конным корпусом. В ноябре 1920 г. с остатками Русской армии генерала П.Н. Врангеля эвакуировался из Крыма в Турцию. Жил в Югославии, затем в Чехословакии, возглавлял “Вольное казачество”, занимался литературной работой, умер после операции в Праге. Часть 2. “Усть-Медведицкая конница”. Боевые действия дивизии Голубинцева летом 1918 – осенью 1919 года. Часть 3. “По наклонной плоскости”. Отступление на Кубань, “новороссийская трагедия”, отход к грузинской границе.



II УСТЬ-МЕДВЕДИЦКАЯ КОННИЦА
9. 4-й конный отряд
С прибытием новых частей Донской армии дух усть-медведицких повстанцев сильно поднялся. Опять появился порыв, и 6 июля вся усть-медведицкая конница, сведенная в одну дивизию, получив наименование “4-й конный отряд войскового старшины Голубинцева”, перешла в стремительное наступление и в тот же день, опрокинув красных, заняла станицу Кепинскую, затем, тесня противника, станицу Глазуновскую и после упорного боя станицы Арчадинскую и Скуришенскую, отбросив красных к Михайловке.
Через несколько дней, в середине июля, началось общее наступление генерала Фицхелаурова. 4-й конный отряд, действуя на левом фланге группы, атаковал станцию Кумылга; 1-й пеший отряд полковника Старикова и 3-й есаула Сутулова наступали на Михайловку, а 1-й конный отряд повел наступление на станцию Арчеда. Красные были сбиты на всем фронте и начали быстрое отступление. По занятии Кумылги для преследования мною был послан 13-й конный полк есаула Лащенова. Полк в тот же день, сделав около 60 верст, нагнал противника у хутора Секачи и нанес ему сильный удар, захватив пленных и много оружия.
Продолжая наступление вверх по Медведице, Усть-Медведицкий конный отряд последовательно занимает Раздорскую, Березовскую, Малодельскую и по пути следования производит мобилизацию и формирование новых частей. В этот период были сформированы 17-й, 18-й и 19-й конные полки из казаков станиц, лежащих по реке Медведице.
Во второй половине июля наш отряд занял слободу Даниловку, где задержался на несколько дней, так как дальнейшее наступление было замедлено ввиду упорного сопротивления красных, занимавших Ореховку.
Во время нашего пребывания в Даниловке станица Островская сбросила Советскую власть, выбрала атамана и объявила мобилизацию. Для поддержки станицы я отправил туда две конные сотни с задачей занять переправу против слободы Ореховки, находившейся еще в руках красных. Одновременно ударом от Даниловки и от Островской большевики были выбиты из Ореховки.
Красные отошли к северу, за границу Дона, в село Лопуховка. Конный отряд перешел в станицу Островскую и занял хутора к северу и северо-востоку от станицы, до границы Саратовской губернии.
Таким образом, противник в этом районе был выброшен за пределы Донской земли.
Во время пребывания штаба отряда в Даниловке в полках отряда производились выборы депутатов на Войсковой Круг. Как-то, просматривая газеты и литературу, присланные из Новочеркасска для пересылки в части отряда, я обратил внимание на воззвания и прокламации, подписанные генералом Сидориным и другими всем известными лицами, недвусмысленно направленные против донского атамана генерала Краснова и самым открытым образом старались подорвать тот громадный авторитет и доверие, которым пользовался среди казаков этот великий атаман.
Возмущенный такой демагогической и опасной агитацией, вдвойне преступной в такое тяжелое время, когда на фронте рекой лилась казачья кровь, я приказал уничтожить эту грязную макулатуру и послал в штаб войска рапорт с просьбой не рассылать по войскам такой опасный дряни. Эта антипатриотическая агитация получила на Дону название “кампании пароходного атамана”20.
В августе, когда части Донской армии подошли к границе Саратовской губернии, приказано было продолжать наступление. Тяжелое впечатление произвело полученное одновременно известие, что полки 1-го конного отряда полковника Татаркина замитинговали и отказались переходить границы Дона. Усть-Медведицкие полки беспрекословно исполнили приказ и вторглись в пределы Саратовской губернии. Но ввиду того, что на соседних участках части еще митинговали, наши казаки особенного рвения не проявляли, и хотя никаких инцидентов или неисполнения приказаний не было, но чувствовалось, что пример казаков Татаркина оказывал влияние на психологию казаков и вселял сомнения в необходимость выносить войну за пределы области.
В конце августа и в сентябре части нашего района - Северо-Западного фронта - вели частые бои с красными с переменным успехом. Наступали и отступали, но без решительных результатов. Главным противником в этот период был Миронов с частью своих казаков и, главным образом, с мобилизованными крестьянами донских слобод и с приданными к ним группами матросов.
Одно из наших наступлений было особенно удачно: мы вышли далеко за пределы области и вошли в Саратовскую губернию на фронте Красный Яр-Рудня-Матышево. Красные были отброшены за реку Терсу. Железнодорожное полотно на участке Матышево-Красный Яр во многих местах было взорвано, что значительно затрудняло действия красных бронепоездов. Обстановка, казалось, нам благоприятствовала, но неожиданное появление неприятельских броневых автомобилей не только остановило наше наступление, но и навело большую панику на наши части, особенно на пехоту, и мы принуждены были отойти к границам области. Положение было, впрочем, к вечеру восстановлено, так как наши потери были только морального характера, и разрозненные во время боя части к вечеру быстро собрались со свойственной казакам способностью быстро ориентироваться и находить свои части. Образовался новый фронт по северной границе области.
В этот период следует еще отметить два набега 4-го конного отряда в тыл противника. Обстановка была такова: Миронов с красными занимал слободу Ореховку. Наши пешие части - позицию к северо-западу и северу от Даниловки, против Миронова. 4-й конный отряд -район хуторов Гончаров - Секачи - Булгурин.
Находившиеся левее усть-медведицкого района хоперцы под натиском противника отходили.
Сосредоточившись в хуторе Булгурине, Усть-Медведицкая конная дивизия сделала налет на тылы красных, наступавших на хоперцев. Неожиданным ударом села по реке Терсе - Матышево, Сосновка, Судачье - были заняты нами. Усть-Медведицкие полки уничтожили много тыловых учреждений и штабов, разгромили несколько учебных и резервных частей, военных мастерских, захватили обозы, около десятка походных кухонь, два денежных ящика с большой суммой денег, пойман был комиссар, заведующий продовольствием района. Наша прогулка по тылам произвела большую панику у красных, чем воспользовались находящиеся в отступлении части Хоперского округа и перешли в контрнаступление, захватив пленных, трофеи, и вновь восстановили прежнее положение.
Не могу игнорировать один инцидент, характерный по тому времени. Конный отряд, сосредоточенный в хуторе Булгурине, перед выступлением в набег ожидал донесений от высланных разъездов. Тем временем приказано было накормить лошадей, для чего купить овес у населения, выдав установленные донским правительством квитанции.
Комендант штаба дивизии доложил начальнику штаба, что в доме, где фуражиры хотели купить овса для штаба, сидит член Войскового Круга, который не разрешает брать фураж. Начальник штаба спрашивает меня, как поступить.
— Кто член Круга?
— Какой-то урядник.
— Попросите члена Круга ко мне, - приказываю одному из адъютантов штаба.
Минут через десять возвращается адъютант и смущенно докладывает, что член Круга говорит: “Няхай начальник дивизии сам придет!”.
Взбешенный такой наглостью, приказываю: “Привести за уши!”.
Два конвоира приводят одного из “хозяев” Дона.
— Ты что же, мерзавец, вместо того чтобы содействовать войскам всеми силами, как велит долг казака и члена Круга, когда войска находятся в борьбе и казаки льют кровь, как воду, а ты восстанавливаешь население против армии, подстрекаешь к неповиновению, вставляешь нам палки в колеса? Помогаешь большевикам? Ты не член Круга, а изменник и большевик!
— На телеграфный столб каналью! - приказываю. Два казака подхватили растерявшегося и побледневшего депутата.
— Помилуйте, ваше высокоблагородие! - падая на колени, взмолился член Круга. - Виноват, сказал не подумавши, сознаю свою вину, мы люди темные...
Помиловал... Член Круга бесконечно счастлив и ревностно нам помогает.
Может быть, я реагировал на наглость немного резко и строго, но во время войны, особенно гражданской, малейшее попустительство и колебание власти ведет к потере авторитета и разложению.
Вообще следует отметить, что некоторые члены Круга, развращенные поблажками и тыловой лестью, упоенные властью, убежденные в своей безнаказанности, признающие только свои права и преимущества, но не желающие знать обязанностей, вели себя самым непристойным образом, вступали в пререкания с войсковыми начальниками, отдавали административные распоряжения, вмешивались в жизнь воинских частей и т. п. По глупости ли они это делали или это был еще отзвук революционной распущенности и угара, но часто их бестактные выступления принимали такой характер, что заставляли призывать их к порядку и применять к ним самые суровые меры внушения и укрощения. Что в тылу сходило безнаказанно, то на фронте было недопустимо.
Отмечу еще один характерный, такого же порядка случай.
В сентябре 1919 года мой отряд оборонял большой участок по среднему Дону, от Перекопской до Трех-Островянской станицы. В нашем районе, на участке 30-го конного полка, постоянно вертелся член Круга X, произведенный из нижних чинов в сотники. Такого порядка производства практиковались Кругом. Пользуясь званием члена Круга, он постоянно, болтаясь между частями отряда, вмешивался в распоряжения младших начальников, лазил по позициям, распоряжался, доносил по начальству одновременно со мною о всех наших успехах, хотя на глаза мне никогда не попадался; случалось, что и бил казаков и даже однажды по своей инициативе в районе станицы Ново-Григорьевской завел переговоры с красными, занимавшими позицию на левом берегу Дона, считая себя, очевидно, как жена Цезаря, вне подозрений.
Молодой командир 30-го конного полка есаул Долгов не знал, как отделаться от этого неугомонного депутата, и, возмущенный явно пораженческого характера переговорами с красными, донес мне рапортом и спрашивал, как поступить с “дипломатом”.
Моя резолюция на рапорте была кратка: “Выпороть”. Средство помогло. Член Круга исчез и, по-видимому, понял, что средство, предложенное мною в данном случае, было и своевременно и рационально, ибо через две недели, когда я был тяжело ранен, то в числе многочисленных полученных мною телеграмм от начальников и сослуживцев была телеграмма от члена Круга сотника X...
Были и еще подобные случаи, когда, вероятно, избыток энергии, жажда административной деятельности и желание так или иначе проявить себя толкали наших “законодателей” на необдуманные и неудачные проявления инициативы в районе фронта. Все эти выходки можно объяснить лишь следствием извращенного понятия о своей “неприкосновенности”, безнаказанности и преувеличенного мнения о своей непогрешимости. Но, как показал опыт, решительные меры быстро приводили в чувство опьяневших от власти “законодателей” и ставили их на свое место.
***
Страница 1 из 2 | Следующая страница