"В сфере колдовства и мути "

В часы раздумья над мутью, горькой и трагической, наполнившей мир, над кровавым безумием, окутавшим человечество, я часто мысленно переношусь в прошлое тихих, идиллических уголков, ныне втянутых маховым колесом истории в общий водоворот. В них я ищу зерно нынешних апокалиптических распрей, чтобы выяснить себе корни современного перерождения парода, - и ничего не нахожу, кроме игрушечной первобытной ясности и простоты взаимоотношений, проникнутых человечностью даже в темных явлениях междоусобий и национального антагонизма. Те же как будто люди, но душа, тронутая процессом "расширения и углубления революции", была другая, подлинно человеческая душа...
По связи с святками вспоминаю один судебный процесс, следы которого и сейчас можно найти в архиве В-ского станичного суда. Шел он в условиях самой широкой, никем и ничем не стесняемой гласности, - даже публика порой принимала живейшее участие в разборе дела, вставляла более или менее веские замечания, вступала в словопрения с тяжущимися сторонами, давала судьям советы, - в станичных судах это водится и доныне.
Процесс вместил в себе в одинаковой степени как элементы национальной распри, так и самую обыденную вражду на деловой почве. Крестьянин Лялин снял в аренду у станицы участок земли. На тот же участок имел виды казак Федор Дементьев. Но на торгах земля осталась за Лялиным, чем Дементьев и его сторонники были чрезвычайно возмущены:
земля казачья, а пользуется ею пришлый люд, "наброд"... Чтобы донять чем-нибудь конкурента, казак Дементьев подал в станичный суд жалобу на жену своего соперника, крестьянку Дарью Лялину.
Сущность этой жалобы в реестре суда изображена так:
"Дело по обвинению казаком Федором Дементьевым крестьянки Дарьи Лялиной в угрозах причинить ему, его семейству и его скоту вред колдовством - насажать килы на теле".
Председательствовал Стахий Фролов, рыжий, борода клином, человек умственный, начитанный в церковном Писании и не дурак выпить, вмещавший а себя, несмотря па тощую комплекцию, огромное количество горячительных напитков без видимых последствий. Зато второй судья - Тимофей Толмачов - любитель мудреных слов, - ослабевал быстро и во время судоговорения громко икал. Но смотрел строго. Кудрявый, серебристый Федул Корнеевич, третий судья, человек добродушный и благожелательный, любил склонять к миру, но тут все-таки угрожающе держался по отношению к русским.
Жалоба Дементьева была длинная, обстоятельная и изобиловала кудрявыми, непонятными выражениями. Письмоводитель Ульян Дьяков, заросший бородой от самых глаз, с трудом преодолел бумагу, спотыкаясь, делая частые и томительно длинные паузы. Прочитал и со значительным видом перевернул несколько страниц толстой книги с желтыми, захватанными листами, которая носила общее название "Законов", а в действительности была лишь десятым томом.
Председатель - Стахий Фролов - кашлянул, поправил судейский знак на груди и обратился к истцу:
- Говори словесно, Федор Семеныч, в чем состоит иск и как было дело.
Судья Толмачов икнул и добавил:
- Выясни косвенные этому делу факты... Обвинитель Дементьев, плотный, чернобородый человек в сером военном пальто с погонами ефрейтора или "приказного", с медалью на груди, вытер желтым платком потную шею и вежливо откашлялся в руку.
- Лялина Дарья об Рождестве, при всей публике, угрожала мне, моему семейству и скоту своим волшебством... - заговорил он дребезжащим, почтительным тенорком и показал большим пальцем назад, через плечо.
Этот магический жест выдернул из пестрой толпы, не нашедшей места на двух скамьях у стен и стоявшей в положенном расстоянии от решетки, отделяющей судей от тяжущихся, пожилую женщину тощего, но боевого вида, одетую почти на городской манер, с шалью на плечах и в красных туфлях.
Она подвинулась к решетке и стала рядом с обвинителем, который продолжал:
- Совершить, разумеется, что-нибудь вредное для здоровья... "Помни, - говорит, - обед и полдни!"
- Крупная сурьезность! - сказал судья Толмачов и покрутил головой.
- И действительно, так и вышло: после этих угроз случилось - у одной коровы и у одного быка из кожи вышли шишки...
Дементьев опрокинутой горстью обозначил внушительный размер шишек. Помолчал и добавил:
- Под названием килы... Потом у моей жены Марфы в то же время случилось... в заднем мочевом канале... запор...
- Подходит под итог законных статей! -одобрительно сказал судья Толмачов.
- А свидетели тому делу кто? - спросил председатель.
- За лекарем ходили, за Егор Иванычем Мордвинкиным, - он подтвердил. Человек опытный. Помог. Говорил, одним словом: все эти болезни от насмешек злых людей...
- А на кого сомнение имеешь?
- Именно на Дарью Лялину...
- Эх, Федор Семеныч, и не грех тебе? Глянь на иконы! - вступает рядом стоящая Дарья Лялина.
- Окромя некому, потому что эти народы русские тем и дышат - чародейством и мошенничеством!.. Они нас, казаков, скоренили!
- А вы не скоренаете? - обвинительным тоном вопрошает обвиняемая.
- Молчи!.. Наброд!.. - сурово кидает в ее сторону обвинитель.
"Наброд" - выражение оскорбительное, и Дарья Лялина сдержанно, но строго замечает:
- А вы поаккуратней! Вы не у себя в квартире! Суд относится к завязавшимся прениям с эпическим спокойствием. Председатель равнодушно говорит:
- Лялина! Ты не кипи, как самовар, а говори словесно...
- Господа судьи! - восклицает обвиняемая.- Как хотите судите, не увлекайтесь ни дружбой, ни родством, а в волшебстве я себя виноватой не сознаю!.. Все это по злобе на нас, чтобы с участка согнать, - вот и придумывает...
- Я по крайней мере - казак, служил и медаль имею, двух сынов па службу справил, - с достоинством возражает на это Дементьев, пальцем указывая на ту сторону груди, где у него висит медаль. - А вы - наброд! Ты какое имела право обзывать казаков - "рассейскими лаптями"?..
- Я не обзывала!
- Свидетели есть! "Я об казаках нисколько даже не понимаю", - это чьи слова? А кто поднимал ногу да пальцем стучал по подошве: "Вы все, казаки, одной моей подметки не стоите"?..
- Когда-а! То-то!..
- Подходит под итог законных статей! - зловещим тоном бормочет Толмачов.
- Вы уж Богу помолитесь да помиритесь, - говорит судья Федул Корнеевич. - Повинись, Дарья, а то остебнем! Ей-Богу, остебнем!..
Председатель вспоминает, что надо выслушать сперва свидетелей, и останавливает разгоревшиеся прения сторон.
Свидетельница Татьяна Тройкина показывает:
- По этому делу ничего не знаю. Слыхала только, говорила она, Дарья Лялина: "Накроется, мол, белым полотном".
- К чему же эти слова? - задает вопрос председатель.
- Не могу знать - к чему, я только собственной губой брехала, это хоть из-под присяги покажу... Свидетель Анучкин подтвердил:
- Именно это самое было - угрожала Лялина Дементьевым по колдовству наслать болезнь, и Марфа Дементьева страдала потом от шишек, которые лекарь Егор Иваныч при всех признавал: килы...
Третий свидетель - Яков Тройкин, у которого спина пиджака была выпачкана белой глиной, что служило явным указанием на предварительное приятное времяпровождение где-нибудь за полубутылкой у выбеленной стены, показал решительнее всех:
- Лялина знает, как присадить килу. В молодых людях у нас нередко от нее болезни... от ее угроз... И также на скоте...
- А папирос "Зефир" кто тебе покупал? - обличительно говорит Дарья Лялина.
- Это - не ваше дело! - спокойно отвечает свидетель, уступая место у решетки эксперту, Егору Ивановичу Мордвинкину.
Это почтенный человек с медной лысиной и длинной, узкой бородой, русой с проседью. Он держится с чрезвычайным достоинством, нетороплив в словах и движениях.
- Действительно, Марфу Дементьеву я лечил от кил, - говорит не спеша Егор Иваныч. - На глазах у ней килы были. А у свата Дементьевых лечил быка, коров и лошадей. Лечу я молитвами святых и стишками. Шишки, которые в просторечии называются килами, - дело пустое, надо знать лишь человека, кем посажены. Вот змея укусит - это голос! И также, когда сбесится человек.
После этого показания прения сторон вспыхнули еще жарче. Принимал в них участие и муж Лялиной, и некоторые добровольцы из публики, в свидетель Тройкин с белой спиной, напоминавшей стучание пальцев по подметке и оскорбительное выражение "российские лапти".
Потом суд не удалился на совещание, а удалил из судейской комнаты всю публику, свидетелей и самих тяжущихся, чтобы без помехи обсудить резолюцию. Последним выходил из залы заседания обвинитель Дементьев, уж в дверях восклицая голосом отчаяния:
- Житья нет, господа судьи! Сажает килы!..
- Наклеветал чистой брехней, господа судьи! - донесся на это из-за дверей крикливый и боевой голос Лялиной.
Суд после недолгого совещания признал доказанным факт колдовства и постановил крестьянку Лялину двухнедельному аресту при станичной тюрьме.
Решение, конечно, не превосходящее премудрость царя Соломона, но и свободное от упрека в излишнем членовредительстве. Если сравнить его с тучей кровавых приговоров современности, вынесенных на наших глазах тучей революционных трибуналов в процессах еще более упрощенных и фантастических, чем дело о сажании кил, - то сердце без колебания устремляется к старому порядку, к старому мироощущению и старой душе человеческой, не усугубленной "революционным сознанием"...
Лучше она была. Право, лучше...